— Понимаю, понимаю, — ошеломленно бормоталРальф. — Да, да, конечно, пойдем. Я просто не сразу сообразил, что к чему.Вызвать бурю! Это что-то слишком! Он, наверное, слегка тронулся. Мне всегдаказалось, что он немного не в себе.
— По-моему, в этом проклятом доме всесвихнулись, — сказал м-р Кенинсби. — Мы хоть идем-то правильно?
— Ну, я не очень-то хорошо знаю дорогу, — ответилРальф, — но, наверное, правильно. Я хотел сказать, что куда-нибудь мыобязательно придем, а там разберемся. Ой!
Оба одновременно налетели на что-то. М-р Кенинсби, речькоторого с каждой новой фразой почему-то становилась все более неформальной, отдуши выругался. Ральф, сохранявший самообладание, первым установил причинупомехи.
— Это стол, — внезапно заявил он. — Большойстол, который мы видели у входа.
— Тогда его лучше обойти, — предложил м-рКенинсби. — Комната с этими горгульями как раз за ним. Как бы я хотелразбить эти дурацкие куклы на мелкие кусочки и затолкать их ему в глотку!
Не разнимая рук, отец и сын двинулись вдоль стола. Наконец,решив, что достигли противоположной стороны, они повернулись и направились квнутренней двери. Еще два-три осторожных шага, и м-р Кенинсби уверенно заявил:
— Туман становится тоньше.
Ральф не стал бы утверждать этого под присягой, но дляподдержания духа решил не спорить.
— Может, и так, — ответил он и вздрогнул, потомучто отец чуть не упал. М-р Кенинсби наступил на что-то живое. Он вскрикнул,пошатнулся, с трудом удержал равновесие, и тут «нечто» преградило им путь. Этобыл мужчина; нет, подросток; идиот, сопровождавший колдунью, звали его,кажется, Стивен. Должно быть, он лежал у порога поперек входа во внутреннююкомнату. Он смотрел на них с тупой враждебностью.
— Идите отсюда, — угрюмо проговорил Стивен, вамнельзя. Она там.
— Она? Кто «она»? — осведомился м-рКенинсби. — Эй, Ральф, убери-ка его.
Ральф подчинился. Он положил руку на плечо Стивена и начал:«Послушай, приятель, ты должен пропустить нас», но в этот момент Стивен прыгнулна него, и они сцепились. М-ру Кенинсби едва удалось увернуться и проскользнутьдальше. Соперники откатились прочь от внутренней комнаты. Страх и раздражение,которые так долго копились в каждом из них поодиночке, бросили молодых людей вобъятия друг другу. По крайней мере, драка была понятным и знакомым действием,чем выгодно отличалась от всего, происходившего ранее. В нагнетаниитаинственного, которое так подавляло Ральфа, в мистерии богини-нищенки, котораятак страшила Стивена, каждому мнилось что-то узнаваемое, свое глубоко личное, иотстаивая это, каждый из них ринулся в бой.
Творцы тумана скрывались от обоих молодых людей и, словно назаре времен, оба сражались с тем, что было зримым и осязаемым. Так одно племявидело виновником всех своих бед соседнее племя и сражалось с ним; так дралисьне успевшие стать людьми полуживотные до объединения в племена; такие битвыкипели под солнцем, когда материя, которой все мы обязаны происхождением,только еще являла полусознательные формы жизни. Здесь обнажилась суть всехмировых сражений — пропустит один соперник другого или нет, уступит дорогу илинастоит на своем. Ни тот, ни другой не понимали, почему упорствуют в своихнамерениях, но каждый чувствовал, что некие великие силы вздымают его дух, иименно они олицетворяют противоборствующие воли.
Стивен не сомневался: врага нельзя пропускать, вход всвятилище был табу, потому что туда вошла богиня; сама мистическая мудростьвошла в святилище, и тревожить ее не позволялось ни в коем случае.
Ральф был убежден: в святилище надо войти, ведь там таиласьугроза его сестре, его родной крови; таинственная женственность, беззащитнаябеспомощность оказались заключены внутри, как же не спасти их?
Вера вдохновляла одного бойца, зов рода — другого;безвестные герои отдувались и колотили друг друга на задворках великоймистерии. Туман окутывал их, туман проникал в легкие, туман властвовал над нимии нес безумие. Жизнь сражалась с жизнью, и сама жизнь вливалась в обоих,поддерживая накал борьбы.
Во внешнем мире в тот же самый миг вступали в бой армии,столь же таинственно подчиненные незримым силам. Истинные причины, заставлявшиетолпы обученных солдат уничтожать друг друга, точно так же оставались скрыты издесь. Стивен и Ральф наносили удары и уворачивались от ударов; из всех надеждосталась одна — уничтожить соперника; из всех возможностей мира — только война.Действовали лишь простейшие законы, и в каждом нанесенном или пропущенном ударесилы земные сражались за власть.
М-р Кенинсби не видел этого проявления первобытной ярости;он уже отыскал внутреннюю дверь и торопливо переступил порог. В комнате сзолотым столом не было тумана; наоборот, здесь было так ясно, что очередноетаинство предстало перед м-ром Кенинсби, видимое до малейших деталей. Здесь, вкомнате с плотными занавесями, он застал начало торжественного и мрачногообряда жертвоприношения.
Некогда злой рок настиг божество, и теперь, чтобы оживитьего, требовалось взломать врата человеческой жизни. На золотом алтаре лежаладевушка; жрица, стоявшая рядом, сжимала ее запястье и тянула к себе, словнопытаясь отнять у человеческой руки ее нежную и грозную силу; а на самом алтаре,словно бог, сошедший с небес, чтобы поторопить жертву, изготовился к прыжкукот. Его напряженная поза была полна изящества и одновременно смертельнойугрозы. Снаружи, словно гротескное воплощение священной борьбы мировых стихий,возились два молодых человека; здесь, внутри, совершалось не менее гротескноежертвоприношение. Мифы утверждали, что только оно способно освободитьбожественную энергию, заключенную в крови.
М-р Кенинсби, ворвавшийся в зачарованный круг, разом охватилвзглядом и жрицу, и кота, и тело жертвы. Именно последнее и привлекло еговнимание в первую очередь. Различив, кто именно лежит на алтаре, он вскрикнул,выражая категорическое несогласие с происходящим. Вот уже пятьдесят лет онтолько выражал несогласие, однако ни разу не посмел всерьез возразитьсобственной судьбе. Но тут и его разобрало. М-р Кенинсби бросился вперед,схватил кота за шиворот, поднял его и, не помня себя от ярости, швырнул кдвери. Совсем недавно Стивен точно так же швырнул его самого. Услышав хриплыйвскрик Джоанны, м-р Кенинсби повернулся к ней. Впервые в жизни он ощущал своюзначимость. Впервые в жизни им руководили великая сила и великаясправедливость. М-р Кенинсби приказал — и Джоанна на миг отступила. Ее рука,сжимавшая запястье девушки, разжалась, повинуясь чужой руке. Сам м-р Кенинсбиедва ли осознал, насколько это несвойственно ему — хватать за плечомалознакомых женщин.
Однако Нэнси смогла освободить руку и одним гибким движениемоказалась на ногах по другую сторону стола. М-р Кенинсби бросился к ней. Нэнсиобняла отца и внезапно осознала, как они близки двое незрячих слуг Любви, двемятущиеся души, ищущие добра. Только теперь она поняла, что и отец всегдастремился к добру. Он был ее спутником на Пути, а она только и делала, чтопыталась осложнить для него этот Путь. Она прижалась к отцу, испытывая нестолько благодарность за последнюю услугу, сколько стыд за собственную прошлуюнесдержанность и нетерпимость.
