беспокоили более, она провела несколько часов наедине с мыслями, то проваливаясь в сон, то блуждая в поисках уборной и кухни. Есть хотелось зверски.
Все уже спали. Быть может, кто-то стоял на стене и выглядывал в ночи невидимых врагов, но в главном зале царила мягкая тишина и прохлада. Девушка сидела на столе, скрестив ноги, да отправляя в рот кусочки солонины — видел бы ее отец, не пожалел бы ремня для порки.
Она была на грани, и, бог свидетель, готовилась ее перейти, поскольку это избавило бы ее от проблем. Угроза со стороны Филиппы и Радовида не давала покоя Алетте даже сейчас, хотя дикой паники она уже не испытывала. Чувства притупились, голова не разрывалась от вопросов «что делать?» и «зачем?». Ясно одно — девушка осталась на этой стороне, на стороне жизни, и с проблемами придется справляться, раз Ламберт не оставил для нее иного выбора.
Опустив взгляд, Алетта задумалась. Ей казалось странным повторять жест, который множество раз демонстрировала Магнолия. От волнения сердце забилось быстрее, когда рука легла на живот. Девушка думала, что вспыхнет какой-то незнакомое чувство, но все осталось по-прежнему. Подумать только, она была готова растоптать свое же дитя из-за чувства вины. Хотя, не удивляет.
Магнолия бы ни за что не отказалась от своего ребенка, даже не рожденного. Бимон Валхольм тоже держался за своих детей, оберегал их ценою жизни. Можно ли сказать, что Асаризам повлиял на нее так сильно, что исказил восприятие действительности, убил напрочь родительские инстинкты? В детстве Алетта не привязывалась ни к котам, ни к собакам, а повзрослев, на детей смотрела, как на нечто чудное и непривычное. Вряд ли она станет хорошей матерью, да и если бы хотела, то у нее не было бы и шанса. Сейчас о ребенке знают не так много людей, однако растущий живот не спрятать от общества. И все знали, у кого она нашла благосклонность.
Ребенок станет оружием, предметом манипуляций. Если она ничего не сделает. Хорошей матерью она может и не стать, но защитить дитя обязана.
Сборы не отняли много сил, по большей части пришлось ждать, когда высохнет походный костюм, который ей одолжила Йеннифер. В драном платье, в котором она свалилась в Каэр Морхен, далеко не уйдешь, так что пришлось заняться стиркой, чего Алетта не делала никогда в своей жизни. Эта белокурая ведьмачка, Цири, вчера спутала ее с Йеннифер, сказала, что в черно-белой одежде они очень похожи. Наверное, стоило обрадоваться комплементу, чародейка обладала красивой внешностью.
Ходить в поздний час по комнатам и прощаться-обниматься Алетта не собиралась. В конце концов, пришла пора взять себя в руки, несмотря на страх перед неизвестностью. Это не ее друзья и близкие, для них она не только обуза, но и бомба замедленного действия. Йеннифер делала вид, что они впервые видели друг друга, однако посматривала с опаской.
Но с одним человеком Алетта не могла не попрощаться.
Постучав в дверь, девушка услышала недовольное бормотание, сочтя его за приглашение войти, и осторожно заглянула внутрь.
— Привет. Могу войти?
— Ты какого черта не спишь в такой час?
— У меня к тебе тот же вопрос, — усмехнулась девушка, закрывая за собой дверь.
Ламберт лежал на кровати, которую и кроватью-то с трудом назовешь, того и гляди развалится. На полу горело несколько свечей, разгоняя мрак по углам. Обстановка, мягко говоря, спартанская.
Мужчина хотел приподняться, но скорчился от боли и лег обратно — несмотря на помощь чародеек, полученные в бою раны не зажили так быстро.
— Я хотел выпить эликсиры, но мне сказали, что они, скорее, убьют меня, чем помогут. Приходится ворочаться и мучиться от бессонницы.
— А самогон, который ты тут гнал, не сойдет за снотворное? — Усмехнулась девушка, присев на край кровати.
— Его уже выпили… будь оно неладно. Ну а ты… выглядишь лучше. Я бы сказал намного лучше.
Алетта не только выглядела, но и чувствовала себя иначе, словно, ступив за черту, она оставила за ней тяжкий груз, не позволявший ей широко расправить плечи. Она кротко улыбнулась.
— Да, я… мне лучше. Благодаря тебе.
— Ну что ты, всегда обращайся.
— Нет, я правда… ты меня спас. Спасибо.
И вместе с депрессией куда-то делать твердость характера, уж не припомнила Алетта, когда в последний раз испытывала дискомфорт и неловкость от своих слов и томительной паузы.
— Ого, — сказал Ламберт, — помнится, ты когда-то говорила, что ни за что не примешь помощь, такого как я.
— Ты меня позлить хочешь?
— Мне нравится, когда ты злишься, — ухмыльнулся мужчина.
Он потянулся к ней и коснулся руки. Легкий и нежный жест испугал девушку, она застыла, надеясь сохранить лицо неизменным. Куда легче надеяться, что от эликсиров Ламберту спутало мысли, но взгляд его оставался ясным. И не заметить смущенность Алетты он не мог.
— Прости. Я… смерть Весимира меня подкосила, вот и расчувствовался.
— Это не плохо, что ты чувствуешь, — несколько отстраненно подметила Алетта. — Он же был дорог тебе.
— Он заменил мне отца… в каком-то смысле.
— Я знаю, какого это — терять отца, так что могу представить, что ты чувствуешь.
Ламберт испытывающе присмотрелся к ней.
— Ты куда-то собралась? В твоем-то состоянии? — Собравшись с силами, мужчина присел на кровати, и судя по ругани, это причинило ему немалую боль.
— Что ты творишь? — Устало вздохнула Алетта. — У тебя швы разойдутся.
— А у тебя…
— Ну? Что у меня?
Она смотрела на него, как на упрямого мальчишку, который не понимал слово «нет» — с раздражением и усталостью, граничащей перейти в смирение. Ламберт глядел на нее не с меньшим упрямством, которое уже не удивляло Алетту. Честно говоря, не застал ее врасплох и поцелуй, которым мужчина накрыл ее губы. Он притянул девушку ближе, и какими бы приятными и манящими не казались объятия, Алетта не могла позволить себе поддаться искушению.
— Я не могу, — прошептала она, когда Ламберт чуть отстранился. Обидно было отказываться от соблазна, и несмотря на колющие глаза слезы, девушка собиралась держаться до конца. — Ты же понимаешь, я не могу.
— Мне плевать, — с долей обиды огрызнулся мужчина, уткнувшись лбом в плечо Алетты. — Ты уже должна была понять, что мне плевать на твои проблемы.
— А мне не плевать на мои проблемы, — отстранилась от ведьмака девушка. — Я в дерьме по уши, вот-вот захлебнусь, если не разгребу все. Для меня бегство никогда не было решением проблем.
— Но ты бы сбежала, и если бы не я, то безвозвратно.
Неужели он настолько к ней привязался, что в отчаянии принялся давить на чувство вины?
