него гораздо меньшей защитой, чем окружавшие его со всех сторон, кроме севера, болотистые луга и запутанная сеть протоков, на которые делится Темза в лугах Оснея.
Среди этих лугов возвышалось аббатство августинских каноников, которое вместе с более древним приорством святого Фридуайда придавало городу некоторое церковное значение. Пребывание в замке нормандских баронов д’Ольи, частые посещения английскими королями их дворца за городскими стенами, нередкие созывы в Оксфорде важных собраний — все это свидетельствовало о его политическом значении в государстве. Устройство в самом центре города одного из богатейших еврейских кварталов Англии указывало на его оживленную торговлю. Оксфорд служит показателем того, какой переворот произошел в стране при нормандских владельцах, как внезапно развилась в ней промышленная деятельность, активизировалась торговля, увеличилось благосостояние в эпоху, следовавшую за завоеванием. К западу от города возвышался один из величественнейших в Англии замков, а в лугах ниже по течению — не менее величавое аббатство Осней. На полях к северу от города последний из нормандских королей построил свой Бомонский дворец. Каноники святого Фридуайда возвели церковь, действующую и поныне как кафедральный собор, а набожные нормандские кастеляны перестроили почти все приходские церкви города и создали в стенах нового замка храм каноников святого Георгия.
Мы ничего не знаем о причинах, привлекших студентов и преподавателей в стены Оксфорда. Возможно, что здесь, как и в других местах, какой-нибудь новый учитель оживил прежние учебные заведения и что в монастырях Осней и святого Фридуайда уже имелись школы, получившие более широкое значение под влиянием Вакария. Пока, однако, успехи Оксфордского университета затмевались славой Парижского. Английские студенты тысячами собирались вокруг кафедр Шампо или Абеляра. Англичане составляли одну из «наций» французского университета. Иоанн Солсберийский прославился как один из парижских преподавателей. Бекет перешел в Париж из своей Мертонской школы.
В мирное царствование Генриха II численность студентов и репутация университета возросли. Через сорок лет после посещения Вакарием научное значение Оксфорда вполне определилось. Когда Джеральд Уэльский читал его студентам свою любопытную топографию Ирландии, самые ученые и славные члены английского духовенства присутствовали, по словам автора, в его стенах. В начале XIII века Оксфорд уже не имел соперников в Англии, а по европейской известности состязался с величайшими школами западного мира. Но чтобы представить себе тот старый Оксфорд, мы должны выбросить из головы все знания об Оксфорде современном. Во внешности старого университета совсем не было того великолепия, которое поражает теперь человека, когда он в первый раз проходит по его верхним этажам или смотрит вниз с галереи святой Марии.
Вместо длинных рядов величавых коллегий и красивых аллей из древних вязов история приводит нас в узкие и грязные улицы средневекового города. Тысячи юношей, скученных в простых меблированных комнатах, толпящихся на папертях церквей и в передних домов вокруг наставников, столь же бедных, как и они сами, пьяных, ссорящихся, играющих в кости, просящих милостыню на углах улиц, занимают место докторов и туторов в разноцветных мантиях. Мэр и канцлер тщетно старались водворить мир и порядок среди этой буйной и шумной молодежи. Приходившие в университет с молодыми господами слуги завершали на улицах распри своих домов. Студенты из Кента и Шотландии продолжали и здесь ожесточенную борьбу севера с югом.
По ночам кутилы бродили с факелами по тесным улицам, задевая полицию и избивая горожан у дверей их домов. Сегодня толпа студентов бросалась на еврейский квартал и разграблением одного-двух еврейских домов погашала свои денежные долги. Назавтра в таверне студент затевал с горожанином ссору, которая переходила в общую свалку, и академический колокол святой Марии и городской святого Мартина наперебой призывали жителей к оружию. Каждый церковный спор или политический вопрос всегда начинался каким-нибудь взрывом в этой буйной мятущейся толпе. Когда Англия стала роптать в ответ на папские вымогательства, то студенты осадили легата в доме оснейского аббата. «Войне баронов» предшествовал ряд кровавых столкновений между горожанами и студентами. «Когда Оксфорд вынимает нож, — гласила старая поговорка, — то в Англии скоро начнется резня».
Но буйство и волнения служили только выходом для избытка жизненных сил. Горячее стремление к знанию и поэтичная набожность собирали толпы юношей вокруг беднейшего учителя и заставляли их горячо приветствовать босоногого монаха. В это время в Оксфорде появился Эдмунд Рич, впоследствии архиепископ Кентерберийский, признанный святым, а тогда двенадцатилетний мальчик из глухого уголка в Абингдоне, носящего теперь его имя. Сначала он учился на подворье Эйншемского аббатства, в которое удалился от мира его отец. Его мать была по тогдашнему благочестивой женщиной, но до того бедной, что не могла дать сыну многих вещей, кроме разве что волосяной рубашки, которую он обещал носить каждую среду; но Эдмунд был не беднее своих соседей.
Он сразу погрузился в духовную жизнь Оксфорда с его жаждой знания и мистической набожностью. Тайно, быть может вечером, когда в церкви святой Марии сгустился мрак, а толпа учителей и студентов удалилась из боковых приделов, мальчик встал перед изображением Святой Девы и, надев ей на палец золотое кольцо, обручился с ней навеки. Прошли годы учения, прерываемого эпидемиями, свирепствовавшими в густонаселенном грязном городе, наступило время закончить образование в Париже, и вот Эдмунд вместе со своим братом Робертом отправляются, собирая по дороге милостыню, — дело, обычное в то время для бедных студентов, — в великую школу западного христианства. Здесь одна девушка, не обращая внимания на тонзуру Эдмунда, стала за ним так упорно ухаживать, что он наконец согласился на свидание, но явился на него в сопровождении важных чиновников академии, которые, как объявила потом в час раскаяния девушка, «тотчас же выбили из нее первородный грех Евы».
Все еще верный своей девственной невесте, Эдмунд по возвращении из Парижа стал самым популярным из оксфордских наставников. Ему обязан Оксфорд первым знакомством с логикой Аристотеля. Мы живо представляем его себе в маленькой комнатке, которую он снимал (рядом с капеллой Святой Девы), в сером, доходящем до пола плаще, аскетически набожного, засыпающего во время лекций вследствие бессонной, проведенной в молитве ночи, но, несмотря на это, с изящными любезными манерами, говорившими о его французском воспитании, с рыцарской любовью к знанию, позволявшей ученикам платить, сколько они захотят.
«Прах к праху», — говорил юный наставник с гордостью ученого, к которой примешивалось презрение к мирским благам, бросая плату на пыльный подоконник, с которого иногда ее утаскивал вороватый студент. Но и наука приносила свои волнения; Ветхий Завет, вместе со списком декреталий долго составлявший всю его библиотеку, был в противоречии с любовью Эдмунда к светской науке, от которой ему трудно было освободиться. Однажды в час дремоты фигура
