И даже Томас не мог ничего на это возразить.
— Речь не идет о моих чувствах, но она моя гостья и находится на моем попечении.
— Боже милостивый, малый! Да ты просто вырвал ее у меня из рук. Думаю, ты чересчур серьезно относишься к своей роли хозяина. Разве нет?
Если уж Картрайт находил какую-то мысль убедительной, то спорить с ним было бесполезно, и, чтобы прекратить разговор, Томас заявил:
— Я иду в кабинет. Увидимся за ужином.
Было всего девять часов утра, а ужин подавали в восемь вечера, и потому на фоне тишины, последовавшей за ними, слова Томаса прозвучали особенно весомо.
Сначала Амелия не поняла, что ее разбудило. В комнате было темно и тихо. Жар и озноб не проходили. Когда ее глаза приспособились к темноте, она различила рядом со своей постелью чью-то фигуру, а потом услышала какое-то движение.
Амелия резко повернула голову в сторону звука, и с ее пересохших губ сорвался испуганный крик — она не сразу узнала сидевшего на стуле возле своей кровати Томаса.
Голова его покоилась на парчовой подушке цвета красного бургундского вина, а глубокое ритмичное дыхание свидетельствовало о том, что он спит.
В своем лихорадочном состоянии она не могла рационально объяснить себе его присутствие здесь, потому что ее сознание отказывалось совершить этот гигантский скачок в настоящее, чтобы понять, что это значит. Она снова опустила голову на подушку и молча смотрела на него. В состоянии покоя он казался более уязвимым и гораздо моложе, а потому и выглядел более нежным.
Через минуту он зашевелился, медленно поднял голову и внезапно выпрямился на стуле. Должно быть, почувствовал, что она смотрит на него… Вся его поза выразила настороженность, а зеленые глаза ярко сверкнули в черной, как сажа, ночи, когда он обратил к ней взгляд.
— Что-то не так? Вызвать врача? — спросил он совершенно бодрым тоном, словно и не спал еще несколько минут назад.
Амелия слабо покачала головой, только теперь ощутив, что у нее пересохло во рту.
— Я была бы благодарна, если бы мне дали воды.
Голос ее был хриплым, и говорила она шепотом. Он тот час же поднялся и подошел к туалетному столику. Скоро в комнату просочился слабый рассеянный свет, и она услышала плеск воды. Томас вернулся со стаканом в одной руке и свечой в другой. Он поставил свечу на ночной столик возле кровати. Теперь, омытое светом свечи, его лицо показалось ей усталым. Однако усталость ничуть не лишала его мужской притягательности. Даже будучи больной, она ясно видела и чувствовала исходящую от него неиссякаемую привлекательность.
Вместо того чтобы дать ей стакан, Томас сел на край кровати. Его рука осторожно приподняла ее голову.
— Вот, пейте, — сказал он, поднося стакан к ее рту и наклоняя его.
Амелия бессознательно приоткрыла рот, подчиняясь этому приказу. Она осушила весь стакан и снова рухнула на подушки. Томас не сразу убрал руку. Она ощущала каждый его палец на своем затылке с такой остротой, что кожу ее начало покалывать, и она сознавала: это вызвано не жаром и не болезнью.
— Принести вам чего-нибудь еще?
Он смотрел на нее молча, и его пристальный взгляд смущал ее.
— Нет, теперь я чувствую себя много лучше.
— Желудок больше не болит?
Он убрал руку у нее из-под головы. И Амелия вдруг ощутила это как потерю, но ощущение не было долгим, поэтому что он положил руку… ей на лоб.
— Гм-м, вы не так пылаете, как раньше, но лоб у вас все еще горячий. Я рад, что ваше состояние улучшилось.
Возможно, завтра она скажет себе, что только ее ослабленное болезнью состояние сделало ее чувствительной к уходу, который мог бы оказать ей любой врач. Но завтра еще не наступило. Пока еще было сегодня, и пульс ее беспорядочно зачастил. Его близость, его особый мужской запах, исходивший от него, заставлял ее жадно втягивать пропитанный им воздух, будто это был какой-то редкий элемент природы.
— Да, теперь мне много лучше, — сказала она голосом чуть громче шепота.
Горло ее уже не было пересохшим, и она чувствовала себя не так скверно, как раньше; но похоже было, что теперь она страдает от другой болезни, гораздо более опасной, чем новый приступ скарлатины. И имя этой болезни было Томас Армстронг.
Он убрал руку с ее лба и спросил:
— Уверены? У вас подавленный вид. Вам неудобно?
Взглядом исподлобья он окинул все ее простертое тело, очертания которого выделялись под одеялом и простынями. И Амелии с особой остротой ощутила свое тело.
— Мне хорошо. Думаю, вам нужно отдохнуть.
«А мне надо, чтобы вы ушли и я могла обрести здравый смысл».
— Тогда я сейчас вас оставлю.
Произнеся вполголоса эти слова, он поднялся, и дерево кровати слабо заскрипело, освободившись от его веса. Тотчас же его лицо скрылось в тени. Пламя свечи позволяло видеть только темно-золотую щетину на подбородке.
— Увидимся утром.
Ей показалось, что, прежде чем выйти из комнаты, мягко прикрыв за собой дверь, он помедлил, задержав на ней взгляд.
«Не уходи!» — готовы были произнести ее губы, когда он исчез.
Глава 20
Томас испытал чувство облегчения оттого, что лихорадочное состояние Амелии продлилось всего двадцать четыре часа. И все же он распорядился, чтобы она не вставала с постели до тех пор, пока он не решит, что она полностью выздоровела. Она могла ворчать и стонать сколько душе угодно, что и делала, но его решение оставалось неколебимым. В дополнение к ее горничной он обязал двух своих служанок удовлетворять все ее потребности и обеспечивать полный комфорт. Сам он взял за правило лично проверять ее состояние не реже двух раз в день, но визиты свои приурочивал ко времени, когда точно знал, что она спит.
На третий день ее заключения, к большому удовлетворению Томаса, она выглядела совершенно здоровой. И только тогда он наконец позволил ей выйти из спальни. И как пьяница, противящийся молчаливому зову бутылки, большую часть дня провел у конюшен, возле недавно приобретенной породистой лошади серой масти.
В тот вечер Амелия появилась в платье цвета лаванды и казалась очень оживленной, Томасу пришлось проявить стальную волю, чтобы не дотронуться до нее, хотя мысленно он сорвал с нее всю одежду, до самых розовых сосков.
Картрайт, которому надлежало покинуть Девон за день до ее выздоровления, но он все-таки остался, — ему хотелось убедиться, что Амелия вполне здорова, — явно просиял при ее появлении. Томас, напротив, помрачнел, и его раздражение присутствием друга вспыхнуло с новой силой.
— Добрый вечер, мисс Фоксуорт. Милорды, надеюсь, вы простите мне мое опоздание.
Амелия обратила к ним теплую, охватывающую их всех улыбку.
Картрайт поспешил вскочить. Томас последовал его примеру с некоторым опозданием.
