он вроде бы и рад собой никого не обеспокоить, а все равно будто силой какой тянет! Ну что мне теперь делать, если я такая никчемная? Умереть?
– Ну, зачем сразу умереть… Жить все равно надо. Трудно, а надо.
– Так я живу, как могу… Как уж получается.
– А что, матери-то своей совсем не помнишь, да?
– Не-а. Не было ее вовсе. Еще в роддоме от меня отказалась. Я пробовала ее отыскать – да куда там… И близко никаких следов нет.
– Да, без матери совсем плохо… Даже не представляю, что бы с моей дочкой без меня было… Она ведь слабенькая такая, без меня бы совсем не справилась.
– А что, она сильно горевала, когда Паша ушел?
– Да не то слово… И вспоминать страшно. Да и сама подумай – как ей не горевать? Я ведь ее одна растила и хоть и старалась, а одной-то с заработками шибко не разбежишься. Скромно жили, очень скромно. Из жилья – только комната в коммуналке. В отпуск – в деревню к моей сестре. Других детей летом на моря везут, а я свою доченьку – в деревню… А потом она замуж вышла и как-то вдруг появилось у нее все! И квартира вот эта, и наряды, и отпуска… Хорошая у нее была жизнь, богатая, нарядная. И сама была в ней как куколка. Помню, как фотографировать свою жизнь любила да на похвастушки выставлять, как нынче многие делают… Я ей говорила – нельзя этого, мол, да разве она меня послушает! Вот и закончилось все в одночасье… Ну как тут не досадовать и не горевать, а?
– А что, Павел разве не помогал?
– Да помогал… Очень хорошо помогал, грех жаловаться. Нормально мы жили. Да только Нинель все равно про старую жизнь помнила, забыть не могла. Другая давно бы уж сто раз вокруг себя перевернулась да снова бы замуж выскочила, а моя доченька будто в горе своем застряла, как муха в меду… Оттого и характер у нее совсем испортился. Еще и Ниночку в этот омут затягивает… А я что? Я совладать с ней никак не могу…
Елена Михайловна вздохнула, удивляясь своим откровениям перед чужим человеком. И тут же проговорила испуганно:
– Ой, ты бы шла уже, милая… Скоро Нинель придет, что я скажу? Кто ты такая, откуда взялась? Иди, милая, иди…
– Да, пойду… – поднялась со стула Алиса. – Спасибо вам за все, большое спасибо…
– Да за что спасибо-то?
– За то, что выслушали, пожалели, чаем согрели. Что своим теплом поделились. Мне теперь надолго хватит… Знаете, я бы полжизни отдала, если б у меня такая мать была… Жалко, что ваша дочь эгоистка и совсем вас не ценит. Жалко…
Алиса опять чуть не расплакалась, махнула рукой, быстро ушла в прихожую. Сама открыла дверь, бросилась вниз по лестнице, Елена Михайловна даже сказать ей ничего не успела. Вздохнула, глянула на часы – и впрямь скоро Нинель должна прийти…
* * *
Павел сидел возле Ольги, боясь пошевелиться. Наконец-то ему разрешили быть рядом с ней. Ольга спала, лицо ее было бледным даже на фоне белой подушки, и ему очень хотелось дотронуться до ее щеки, да не смел, разбудить боялся. Вздохнул тихо, подумал с грустью – как же мы не ценим счастье, то самое, повседневное, когда живы и здоровы и можем любить… Да, да, надо ценить каждый день, оберегать его, лелеять. А не проваливаться с головой в работу, не видеться урывками, не тратить время на пустые переживания и хлопоты. Ведь как они с Ольгой живут? Он все время поздно возвращается домой, она, бывает, еще позже… А эти выходные! Господи, что у них за выходные беспорядочные, когда не знаешь, вызовут Олю срочно в больницу или нет! Даже спланировать ничего нельзя.
Да, надо как-то перестраивать свою жизнь… Надо…
Так ушел в свои мысли, что не заметил, как Оля открыла глаза, как прошептала тихо:
– Паш… Ты о чем так напряженно думаешь, а? Почему у тебя лицо такое?
– Какое? – спросил он, моргнув. И улыбнулся растерянно, будто Ольгин вопрос застал его врасплох.
– Ну, такое… Будто решаешь про себя серьезный вопрос.
– Да, Оль, можно и так сказать. Я сейчас думал о том, что мы с тобой неправильно жили. Работали много, редко виделись. Можно сказать, урывками. Удивляюсь, почему об этом раньше не думал, не замечал? А теперь… Господи, я так испугался за тебя, Оль… Да если б я знал, если бы предполагать мог… Я бы каждую минуту ценил, правда!
– Ну так это же хорошо, Паш! – тихо проговорила Ольга, чуть улыбнувшись. – Это же хорошо…
– Что хорошо, Оль?
– Что мы много работаем и редко видимся – хорошо. Потому что работаешь с удовольствием тогда, когда знаешь, что тебя любят. В этом и есть жизнь, Паш… Не сидеть рядом, взявшись за руки, не говорить всяких красивых слов, а делать что-то. Что можешь. Что нравится. Что другим нужно. Любовью душа согрета, понимаешь? Холодная душа работать не может. Она мается работой, устает… А мы с тобой работаем, да. Нам работа нужна. Потому что я знаю – ты у меня есть, а ты знаешь, что я у тебя есть. И это счастье, Паш. Наше с тобой счастье.
– Ну не знаю! Я бы с тобой поспорил на этот счет!
– А ты не спорь. Скажи лучше, долго я тут валяюсь?
– Долго. Сегодня уже четвертый день пошел.
– Ничего себе… А что со мной было, я понять не могу? Я чем-то отравилась? Неужели продукты несвежие из ресторана привезли, когда твой день рождения праздновали? Скажи, кто-то еще из гостей отравился?
– Нет, нет, не переживай, все здоровы…
– Ты меня не обманываешь?
– Нет. Кстати, все очень за тебя переживают, все время звонят, спрашивают, как ты. Света с Леной приезжали, хотели к тебе прорваться, но, сама понимаешь – как их пустят в реанимацию? И меня тоже к тебе не пускали…
– А я что, была в реанимации? Так все серьезно было?
– Ну да…
– А что со мной было? Неужели такое сильное отравление? Странно… И наши врачи мне ничего объяснить толком не могут… Ладно, я разберусь. Поднимусь на ноги и сама во всем разберусь. Скажи лучше, как там Елизавета Андреевна? Как Алиска? Как Ниночка?
– Все хорошо, Оль. Мама здорова. Правда, я не стал ей ничего про тебя говорить… Испугался, что ей плохо будет.
– Да, правильно. Не надо…
– С Ниной тоже все в порядке. Алису я не видел, не знаю, что с
