class="p1">Следующие ощущения – пропал ход времени. Я не понял, что происходит и перестал даже подсознательно понимать, что и куда идёт. Всякое ощущение внешнего мира пропало. Кажется, я сумел замедлить ток праны до трёх раз. Это очень много. Но подобного понимания у меня в голове не было. Сознание зависло на тонкой нити над пропастью небытия. Я словно бы висел на этой тонюсенькой ниточке, а в руки мне давали всё больше и больше груза. Казалось бы – нить уже должна порваться. Но это не совсем так. Всё зависит от баланса. Даже на тонкой нити можно попробовать повесить значительного веса камень. Да, бесконечно увеличивать его вес нельзя, но если вешать с осторожностью, то можно поразиться, насколько тяжёлый груз способно выдержать невзрачное тоненькое переплетение волокон.
Словно бы утопающий, едва-едва могущий зачерпывать ртом воздух с поверхности воды, я навешивал себе на ноги всё новый и новый груз. Сознание вообще не способно было работать. Я не просто ни о чём не думал: я и не мог ни о чём думать. Как только «вода» устаканивалась и «прекращала идти волнами», я снова погружался ещё капельку глубже терпеливо или, скорее, индифферентно ожидая когда смогу опуститься ещё на пару миллиметров. В конце концов я не рассчитал и ухнул в пропасть. «Нить» оборвалась, «вода» затопила лёгкие, погружая во тьму…
– …да очнись ты, дурной шумер! – раздражённый голос доносился словно бы издалека. Впрочем, он сразу же стал чуть ближе, когда на голову вылилась ледяная вода. Она не заставила меня мгновенно вскочить. Сигналы от кожи лица до мозга доходили постепенно. Словно бы при глубоком сне. Вроде бы и льётся сверху что-то холодное, но всё равно…
Глаза разлепились с неохотой. Кажется, я где-то секунды две тупо смотрел на солнце, пока не понял, что не привыкшие к свету очи вообще-то говоря сильно режет. Закрыл обратно. Абтармахан что-то говорил, но его слова сваливались в какую-то кашу в голове. Я с протяжным стоном перевернулся на бок, потом – на живот. Сверху вылилась ещё вода. Медленно поднявшись на четвереньки, я внезапно понял, что меня рвёт желчью и кровью. Впрочем, вкус тоже доходил до мозга с запозданием, так что рот, успевший набрать этой дряни, я догадался открыть пошире не сразу. Впрочем, потихоньку ощущения к телу начали возвращаться. Ещё одна порция холодной воды и вовсе привела в пусть и слегка заторможенное, но вполне вменяемое состояние.
– Пришёл в себя? – уточнил Абтармахан, ожидающе смотревший на меня. На всё про всё мне потребовалось около десяти минут. Материализовать воду в руках получилось тоже только со второго раза: концентрация сорвалась. Тем не менее, я смог-таки прополоскать рот и умыться. Несмотря на то, что голова была мокрой, на неё, (особенно на лицо, которым я несколько раз ткнулся в землю) налипла куча мелких травинок и немного грязи.
– Какх… Кха-кха… Кажется… – я вновь закашлялся. Горло слегка жгло и саднило от желчи. Вновь материализовав в руках воду, я сначала прополоскал горло, а потом, выплюнув старую порцию, сделал несколько глотков новой. Впрочем, результатом стали лишь новый спазм и рвота. Тем не менее, со второго раза, снова прополоскав рот и горло, я сумел сделать несколько глотков, удержав выпитое в себе, хотя внутренности ещё пару раз скручивало.
– Всё, вы больше не нужны, – кивнул Абтармахан двум солдатам, наблюдавшим за всем этим. У них в руках было корыто с водой, из которого меня, кажется, и поливали. Вроде бы им таскали воду из ближайшего ручья, чтобы каждый мог подойти и напиться, не бегая к источнику. Бойцы, кивнув, потащили корыто назад к лагерю. Я же, наконец, смог распрямиться, хотя в ушах ещё слегка шумело. Глянув на статус, я даже не особо удивился, увидев прирост резерва праны в семь единиц. Результат нескольких дней обычных занятий, на минуточку. Только вот повторять это… – Чего стоишь? – приподнял брови Адаалат-ка-Джаду. – Грязный, мокрый, весь в траве и земле… Ты похож на уличное отребье, а не кудесника. Знаешь, ради чего мы, чародеи, идём на всё это? – он кивнул в сторону большой лужи с блевотиной.
– Ради силы, – я снова закашлялся.
– Именно. И ты сейчас тоже это делаешь ради силы. Ради развития. Так что нечего стоять в таком виде. Так, как ты выглядишь сейчас, чародей должен выглядеть только в двух случаях. Либо когда он занимается собственным ростом, либо когда он пытается притвориться уличной голытьбой. Хотя даже там люди редко настолько похожи на тебя сейчас.
– Ты хочешь, чтобы я повторил прямо сейчас?.. – хрипло спрашиваю.
– Я не хочу. Я говорю тебе: «Повторяй. Сейчас!»
– Посмотри, в каком я состоянии. Это нормально? – уточняю.
– Звон в ушах есть? – я кивнул. – Тогда разгони ток праны. Нужно дать организму слегка оправиться от первого шока. Да, вот так. Молодец. Хорошо держишь, – кивнул он, пристально вглядываясь в меня. Как он определял по одному взгляду на ауру ток праны – не ясно. Скорее всего никак. Он чувствовал её ещё каким-то образом.
– Долго я просидел? – чувствуя себя всё лучше и лучше, спрашиваю. Постепенно я словно бы становился более объёмным, воспринимая мир шире. Это возвращалось моё недопредвидение, которое практически отключилось, пока мозг был настолько заторможен.
– Около трёх часов. Нужно ещё хотя бы столько же. Лучше – столько же дважды. Я вижу, тебе уже лучше? В таком случае, давай повторим. Хотя нет. Стой. Пошли в другое место: от твоей блевотины воняет, – поморщился брахман.
Два последующих погружения в себя посредством входа в лёгкую форму контролируемой комы стали крайне тяжёлыми. Организм, который, фактически, впадал в какой-то вариант анабиоза, затормаживая почти все процессы и практически умирая, последующих издевательств просто не выдерживал. Второй раз меня вернуть холодной водой назад не получилось. Абтармахан влил несколько капель своей праны, чтобы нормализовать моё состояние. Третья же медитация вообще прошла по его решению аккуратнее. Я замедлял ток праны всего вдвое, правда, слегка подкормив Шак’чи при этом. Надо ли говорить, что все «радости» обучения у Абтармахана после этих издевательств (за которыми следовала вторая подкормка обезьяна) вернулись в двойном размере? Испарина, регулярно текущая из носа кровь и несколько выпавших волос – это ещё полбеды. А вот периодически пропадающий слух и расфокусирующееся зрение, вернуть которое в нормальное состояние не представлялось возможным некоторое время – это уже куда как неприятнее. Всё это, разумеется, не учитывая жуткой слабости и усталости в мышцах, постоянное желание сгорбиться, лечь, болящую голову и периодические приступы рвоты, которые требовалось постоянно подавлять. Даже накопившиеся резервы в районе ещё
