ДНК. Через суд. Нужно будет ваше согласие, – Воскресенский говорит по-прежнему жестко. И до конца неясно, идет он ко мне навстречу или собирается использовать все против меня же.
– Да, – на выдохе. – Мои слова ведь может подтвердить врач, который вел оба протокола ЭКО. Если не ошибаюсь, Городецкий…
На фамилии Вулканов становится еще более смурным. Машинально берет ручку со стола, прокручивает ее пальцами, постукивая пером о поверхность стола. И каждый удар эхом отзывается в моей груди.
– К нему у меня тоже есть вопросы. Но Городецкий не практикует. Уволен несколько лет назад и уехал, – сообщает Воскресенский после подозрительной паузы. – Разумеется, я уже подал запрос в клинику, как раз завтра лично еду туда. К слову, Тимур, это то же самое отделение, с которого мы три года назад штраф за халатность взыскали…
– Да, я уже понял, – обрубает его на половине фразы.
Исподлобья зыркает на меня и возвращает внимание на несчастную ручку, которая скоро воспламенится в его руке.
– Так, я предлагаю следующее… – очередной шелест бумаг заставляет меня устало прикрыть глаза, невольно выжимая слезы. – Из уважения к тебе, Тимур, я возьмусь за это дело.
– Но ты уже защищаешь интересы Меркунова, – непонимающе сводит густые брови.
– Дослушай, Тимур, – хмыкает Константин. – Я возьмусь за него как независимый юрист. Не займу ничью сторону до тех пор, пока сам не соберу факты. Если окажется, что твоя Ева лжет, то не обессудь, – произносит таким уверенным тоном, будто все заранее предсказуемо.
– А если нет? – все-таки дает мне шанс. Значит, не разочаровался после всех откровений?
– Тогда расторгну договор с Меркуновым. И разведу их по всем правилам, – после предупреждающего покашливания Тимура юрист поспешно добавляет: – Без своих штучек. Без лазеек и хитростей. Четко по закону. Добро?
– Согласен, приступай, –Вулканов кивает, хоть вижу это только я. – Извиниться перед Евой не хочешь, Константин? – твердо, с налетом угрозы произносит, пока я испуганно качаю головой.
Не нужны мне его извинения. Важнее, чтобы помог разобраться во всем. Хотя даже если тест ДНК окажется ошибочным, а Игорь убедится, что Владик его сын… Я не вернусь к мужу. Не смогу жить с ним после всего, что произошло. Наверное, проще было бы, если бы подозрения Меркунова подтвердились. Но это невозможно! Владик точно его! К сожалению…
Украдкой поглядываю на Тимура. В отличие от Игоря, из него бы вышел неплохой отец. Внимательный, заботливый, уравновешенный. Напрасно он записал себя в отшельники.
– Извинюсь, когда все выясню и ее слова подтвердятся. Обещаю. Ты меня знаешь, я слово держу, – напоследок самоуверенно бросает Константин и отключается, не прощаясь.
Тягучая тишина вновь протягивает к нам свои щупальца. Некоторое время изучаю хмурого, напряженного Тимура, а потом встаю.
– Спасибо вам, – слабо улыбаюсь. – Вы очень хороший человек. Нам с Владиком повезло, что вы оказались рядом в трудную минуту, – говорю абсолютно искренне.
Молчит.
Нервы не выдерживают. Взор застилает пелена слез. Краем глаза успеваю зацепиться за кактус, который выбрала из своего «наследства» специально для Тимура. Печально ухмыляюсь, чуть не плача.
– Кактус, потому что колючий только снаружи, – сипло произношу, и вибрации в голосе выдают мое истинное состояние.
Быстро шагаю на выход, чтобы Вулканов не заметил моих слез. Последнее, что мне нужно сейчас, – это жалость.
– Ева? – зовет взволнованно, когда я открываю дверь.
Застываю на пороге, не решаясь обернуться. Соленые дорожки пролегли по щекам, вовсю стекают к подбородку и капли срываются вниз. Я лихорадочно растираю лицо ладонями. Представляю, какой у меня жалкий вид в этот момент.
Чувствую тяжесть на своих плечах и исцеляющий жар широких ладоней.
Не успеваю вырваться, как оказываюсь прокручена вокруг своей оси и обездвижена. Можно забыть о любых попытках улизнуть незаметно. Да и сил на это не осталось.
Встречаюсь взглядом с Тимуром. Смотрю на него, запрокинув голову, и забываю о своем потрепанном внешнем виде.
– Все будет хорошо, Ева, – хриплый баритон звучит непривычно бархатно и успокаивающе.
И я верю. Настолько устала за эти дни, что ищу пристанище и покой в огромном, угрожающем мужчине. Который вдруг прижимает меня к себе. Обнимает по-медвежьи, без намека на страсть или пошлость. Нет, держит меня грубовато, неласково, но крепко. И эти «брутальные нежности» странно действуют на меня. Пугают, но в то же время заставляют покориться. И впервые за все эти сложные, мучительные дни я чувствую себя под защитой.
Глава 33
Тимур
Не понимаю, как Ева вдруг оказалась в моих руках. Какое-то секундное помутнение и теперь я стою как вкопанный, обнимаю пока еще чужую жену и боюсь пошевелиться. Будто способен исколоть ее своими колючками, как кактус, с которым она меня справедливо ассоциирует. Будто могу отравить пустотой, которой у меня в переизбытке. Будто она сломается при первом же неуклюжем движении.
Но, кажется, дело не только в этом…
Ева замирает, как и я, напрягается вся, а мы вдвоем становимся похожими на памятник. Надо бы расцепить руки и выпустить эту теплую, живую девушку из своего ледяного, мертвого плена. Но не могу. И в момент, когда я жду, что она начнет драться, как тогда в автосалоне, и кидать в меня все, что попадет под руку… Маленькая голова обреченно ложится мне на грудь. Ева будто сдается. Или устала настолько, что не может сопротивляться. Наоборот, прижимается щекой ко мне. В том месте, где когда-то было сердце. А ее ладони невесомо касаются моего торса в области ребер. Скорее всего, чтобы оттолкнуть, но почему-то не делают этого.
– Ева… – хрипло повторяю ее имя. Но больше сказать нечего, да и сложно выдавить из себя что-нибудь внятное, когда она так близко.
Моя рука машинально ведет вверх по тонкой спине, а вторая – ложится на затылок, накрывая его чуть ли не полностью. Невольно опускаю голову и утыкаюсь носом в макушку, зарываясь в шелковистые каштановые пряди. Опять застываю, будто батарейки сели.
Ева всхлипывает едва слышно, но в гробовой тишине я улавливаю этот душераздирающий звук.
Что с ней делать? Маленькой, беззащитной, но такой сильной. Что с ней делать сейчас, когда она неосознанно проявляет свою слабость? Не с чем человеком. Я не могу ей ничего дать, потому что сам опустошен. Но… Время останавливается, пока я эгоистично наслаждаюсь ее исцеляющим теплом.
И окончательно схожу с
