принялся наблюдать за слаженными действиями нижних чинов, которые методично превращали вполне прибранную комнату в настоящий развал.
Хозяин и его гость безропотно следили за происходящим и вопросов не задавали, поскольку было понятно, что ответов в любом случае не будет. Примерно через час Леонтович, рассеянно перелистывая томик Некрасова, поинтересовался у показавшегося из подполья Утюганова, чье плечо было измазано известкой:
— Ну и как?
— Бочки из-под капусты да картошка прошлогодняя, — снимая с лица налипшую паутину, сообщил унтер.
Один за другим возвращались и другие жандармы, обыскивавшие кто сарай, кто чердак, кто уборную.
— Собирайся, — кивнул Леонтович хозяину, глянул на его гостя: — Ты тоже.
Тот возмутился:
— А я-то что? Меня куда? Не имеете права!
— Ну надо же?! — делано удивился ротмистр. — Не имею права? А ты, значит, имеешь? Интересно… А ведь мы сейчас к тебе на квартиру отправимся! Квартирку-то на Ядринцовской снимаешь… Так?
Матюшенко и Капустин переглянулись многозначительно. Леонтович сделал вид, что не заметил их взглядов.
— Ну? Отвечай!
— На Ядринцовской, — хмуро буркнул Капустин и не удержался: — Это противозаконно?
— Ты посмотри, Утюганов, какой у нас тут законник! — хохотнул Леонтович. — Обоих в пролетку, и смотрите, чтобы ноги не сделали!
Обыск на квартире Капустина тоже ничего не дал, хотя жандармы работали на совесть. И, тем не менее, в управление ротмистр Леонтович вернулся довольный. Чувствовал, шестым чувством ощущал, вот-вот и ухватит он этих подпольщиков за загривок. Потому и Капустина с Матюшенко приказал рассадить по разным камерам, чтобы ни о чем не могли договориться.
5
Над Обью плыл густой туман, когда две лодки отчалили от берега. Умелые гребцы без всплеска опускали весла в воду, весла, черными крыльями взметывались в тумане, и берег быстро уходил в сторону, словно истаивал в парном молоке.
Высадив пассажиров на песчаной косе, Пётр Белов, засучив штанины, спрыгнул в холодную воду, заводя лодку в крошечную заводь, укрытую старыми ивами. Вторую лодку Николай Илюхин уводил к обрывистому берегу Коровьего острова.
Солнце наконец растопило туман, поднялось далеко, где-то над Сотниково. Почти не щурясь, Пётр смотрел в ту сторону. Может; в эту минуту Катя так же подняла глаза в небо и вспоминает его? Сколько раз Петру хотелось съездить в село, но Тимофей Соколов, строгий маляр-жестянщик, руководитель ячейки социал-демократов, не отпускал его, а сейчас, в положении нелегала, и вообще нечего было думать о такой поездке. Вне всякого сомнения, ротмистр Леонтович уже разослал циркуляр о розыске беглых, в том числе не забыв и сотниковского пристава.
Сбежать из каталажки, куда их определил ротмистр, Петру с Николаем удалось очень легко, помогла случайность. Утром открылась дверь камеры, и заспанный надзиратель, назвав две совершенно незнакомые фамилии, зевнув, буркнул:
— Домой отпускаетесь…
Два железнодорожника, с которыми парни делили дощатые нары, незаметно подмигнули им и прошептали:
— Дуйте, ребята! Нас-то они все равно отпустят.
Вот они и дунули. А извещенный Илюхиным-старшим Соколов тут же отвел их к молочнице тетке Агафье, живущей в покосившемся домишке на крутом склоне оврага рядом с лесопилкой Чернышева. Место это называлось Нахаловкой, поскольку селился тут народ без всякого разрешения властей. Ставили свои косые халупки и не помышляли платить какую-то там арендную плату. Не потому не помышляли, что действительно были нахалами, а потому, что не было у них тех денег, которые запрашивали за аренду чиновники.
Может, Пётр и написал бы Кате письмо, да кто ей там его прочитает? И зачем выставлять свои чувства на обозрение?
От правого берега бесшумно отделилась еще одна лодка. Внимательно вглядываясь, Пётр на всякий случай сунул руку в карман, оттянутый тяжелым «смит-вессоном». Но нет. Свои, свои.
Пётр с любопытством разглядывал эсдеков, собравшихся на сходку. Чувство товарищества, глубокое, сильное, охватывало его. Вон как прыгают на берег, раскладывают на скатерке, брошенной прямо на траву, нехитрый завтрак знакомые и почти незнакомые люди. Никогда он, Пётр, не думал, что у него будет столько друзей.
— Ну и наделали вы переполоху с этим шрифтом! — смеялся, садясь у скатерки, коротко стриженный усач, настоящего имени которого Пётр не знал, лишь партийную кличку Грозный. — Архангелы взбеленились больше, чем от пропажи оружия!
— Это точно! — согласился Соколов, нахмурился. — Только веселья мало. Многие наши товарищи к ротмистру в лапы попали, а он не очень церемонится.
Подсаживаясь рядом, мужчина, которого Пётр видел впервые, но слышал о нем немного и знал его фамилию — Полунин, потирая щеку ладонью, проговорил:
— Наслышаны о ротмистре, наслышаны… — он задумчиво оглядел всех собравшихся. — Не до веселья, товарищи… Слишком быстро узнали жандармы о нашей затее со шрифтом. И эти обыски… Откуда у них точные адреса?
— Околоточные могли сообщить, — подсказал кто-то. — К обывателям гости не часто захаживают, а мы не стесняемся!..
— Вот-вот, возможный вариант, — заметил Полунин и хмуро прищурился: — А можно еще и по-другому взглянуть. Скажем, донес кто… А?
Наступила неловкая напряженная тишина. Даже Пётр боялся поднять глаза, посмотреть на товарищей. Грозный задумчиво коснулся щеточки усов:
— Ты о провокаторе, что ли?
— Вполне возможная история, — усмехнулся Полунин. — Речь не о нас, членах комитета. Есть ведь люди, которые тоже знают достаточно много.
Соколов глянул неодобрительно:
— Не кружись вокруг и около… Выкладывай!
— Могу, — отрывисто заявил Полунин. — Кто у нас непосредственно занимался операцией со шрифтами? А вот кто! Кроткий, Капустин и Матюшенко. Так? Кто-то из них и мог сообщить жандармам.
— Мы с Колькой занимались тоже, — поежившись, все-таки подал голос Пётр и, когда все взгляды остановились на нем, смутился: — Но мы никому не говорили!
Полунин невесело улыбнулся:
— Проехали… У кого какие мысли?
— Только не Капустин, — сказал Иван Шамшин, член комитета, которого Пётр иногда встречал у Илюхина-старшего. — Поручиться могу за него. К тому же и у него, и у Матюшенко тоже были обыски.
— Ну а за Кроткого? — спросил Полунин.
— За Кроткого томские товарищи ручались головой, — заметил Илюхин-старший.
Пётр торопливо вставил:
— И я могу поручиться…
— Ладно, не стоит гадать, — решительно произнес Грозный. — Ничего мы толкового не придумаем. Считаю, что необходимо организовать проверку всех троих. Причем самую тщательную проверку, вплоть до встреч с представителем комитетов, в которых Кроткий, Матюшенко и Капустин раньше состояли. Предлагаю поручить это дело товарищу Вольному, у него есть необходимый.
— Хорошо, я ему передам, — кивнул Соколов. — Только как быть со средствами? Придется ехать в Мариинск, в Томск, даже в Ростов, а партийная касса пуста…
Грозный, поняв намек, недовольно нахмурился, но Полунин поддержал Соколова:
— Ехать надо. Проверка нужна. Мы не можем работать в таких условиях. А значит…
— Что ж, — немного подумав, согласился Грозный. — Экспроприация так экспроприация… Только, Тимофей, ты
