1912 г. — по времени публикации и эпиграфу.
Эпиграф — из ст-ния Ахматовой «Меня покинул в новолунье...», помеченного 1912 г. и вошедшего в «Четки» (1914) (впервые опубликовано в «Ниве». 1913. № 5); дата в автографе РГАЛИ — «1911. Осень» (см.: Анна Ахматова. Стихотворения и поэмы. Л., 1976. С. 455). Ст-ние представляет собой образец акмеистической поэтики: «...Гумилеву окружающий его мир, вероятно, не представляется достаточно юным, потому что он охотно обращает свои взоры к девственным странам, где, конечно, свободнее проявлять даже те прерогативы Адама, в силу которых он дал названия животным и растениям <...> Вследствие этого желания поэт то изображает небывалых зверей (“Укротитель зверей”), то открывает десятую музу...» (Кузмин М. А. Н. Гумилев. Чужое небо // Аполлон. 1912. № 2. С. 74). Образ «укротителя зверей» был использован Г. В. Ивановым в ст-нии, написанном после гибели Гумилева (1922) и обращенном к акмеистическому пониманию жертвенной миссии художника:
И пора бы понять, что поэт не Орфей,
На пустом побережьи вздыхавший о тени,
А во фраке, с хлыстом, укротитель зверей
На залитой искусственным светом арене.
(«Мы из каменных глыб создаем города...»)
Ст. 12. — Ср.: «И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лицо, как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему. И каждое из четырех животных имело по шести крыл вокруг, а внутри они исполнены очей; и ни днем, ни ночью не имеют покоя, взывая: свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядет» (Откр. 4:7–8). Ст. 21. — Имя героини, возможно, генетически восходит к поэзии А. Шенье. Фанни — героиня его «Од» (V–VIII), Франсуаза Лекуте, аристократка, роялистка, последняя любовь поэта; была арестована в одно время с Шенье, чудом дожила до 9-го термидора и была освобождена, однако вскоре скончалась от пережитого потрясения. В стихах, обращенных к Фанни, Шенье неоднократно вводит мотив «увядания цветов», ср.:
...О, Фанни, рядом с Вами
Любви достойных словно нет.
Ах, Клитии цветок унылый
Лишь к солнцу тянется, когда же гаснет свет
Главу склоняет он без силы.
(Ода VI. Пер. Е. Гречаной)
См.: Шенье А. Сочинения. 1819. М., 1995. С. 144 (Лит. памятники).
76
ЧН, Избранные стихи русских поэтов: Серия сборников по периодам. Период третий. Вып. II. СПб., 1914, публ. по ЧН.
ЧН 1936, опеч., СС 1947 II, опеч., СС I, Изб 1986, Ст 1986, СП (Волг), СП (Тб), СП (Тб) 2, БП, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, ОС 1989, Изб (М), Ст (XX век), ШЧ, Изб (Слов), Кап 1991, СС (Р-т) I, Ст (М), Изб (Х), ОС 1991, Соч I, СП (XX век), СПП, СП (Ир), СП (К), Круг чтения, Carmina, Ст (Яр), Престол, Изб (XX век), ОЧ, Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, Образ Ахматовой: Антология. Л., 1925, Акме, В мире отеч. классики, Чудное мгновенье. Любовная лирика русских поэтов. Кн. 2. М., 1988, Ст (Куйбышев), Об Анне Ахматовой. Л., 1990, Посвящается Ахматовой: Стихи разных поэтов, посвященные Ахматовой. Tenafly, New Jersey, 1991, Душа любви, Серебряный век русской поэзии. М., 1993, Новый мир. 1986. № 9, Аврора. 1987. № 12.
Дат.: не позднее апреля 1912 г. — по времени публикации в ЧН.
Перевод на англ. яз. («I know a woman: silence...») — Haight A. Anna Akhmatova: A Poetic Pilgrimage. Oxford, 1976. P. 25.
Ст-ние было отмечено В. Ф. Ходасевичем как одно из лучших в «Чужом небе» (см.: Ходасевич В. Ф. Русская поэзия. Обзор // Альциона. М., 1914. С. 205). По мнению Э. Ф. Голлербаха, ст-ние превосходит своим лиризмом более совершенное по форме ст-ние «Из логова змиева...»: «...если продолжать сравнения в терминах изобразительного искусства, <ст-ние. — Ред.> похоже на мягкую, туманную пастель, где конкретные черты тонут в зыбкой “каррьеровской дымке”» (Голлербах Э. Ф. Образ Ахматовой // Образ Ахматовой: Антология. Л., 1925. С. 9). В. В. Тимофеева считает характерной особенностью ст-ния присутствие «живого и сильного чувства», по ее мнению, достаточно редкого у Гумилева (История русской поэзии: В 2 т. Т. 2. Л., 1968. С. 377). А. И. Павловский подчеркивает соответствие образного ряда ст-ния характеру ахматовской лирики, где «взрыв, катастрофа, момент неимоверного напряжения двух противоборствующих сил, сошедшихся в роковом поединке, но зато <...> это <...> грозовое облако, мечущее громы и молнии, возникает перед нашими глазами во всей своей устрашающей красоте и могуществе, в <...> ослепительной игре небесного света <...> Недаром в одном из посвященных ей стихотворений Ахматова изображена с молниями в руке» (Павловский А. И. Анна Ахматова: Очерк творчества. Л., 1966. С. 99). «...Гумилев воссоздал не только духовную красоту, но и страстность характера Анны Ахматовой», — писал по поводу того же образа В. В. Дементьев (см.: Лит. Россия. 1989. 23 июня). Р. Эшельман охарактеризовал ст-ние как одно из наиболее удачных аллегорических произведений «высокого стиля», отвечающее гумилевскому призыву к «прекрасной трудности» (Гумилев использует катахретические тропы и парадоксальные формулировки, строя труднопонятные серии образов и описаний с запутанными, сложными периодами). В загадочном образе, обозначенном как «Она», Эшельман выделяет три ипостаси. Эмблема героини — «молнии в руке» — ведет к мифологическому образу греческой богини Афины, часто изображавшейся со стрелой в виде молнии. Соответствуют этому мифологическому образу и такие приметы, как ее глаза, ассоциирующиеся с глазами совы (сова — атрибут Афины); медная музыка — с Афиной, богиней музыки, в том числе военной; эмоциональный холод — с девственностью богини и т. д. В дополнение к гипотезе Р. Эшельмана можно добавить, что с молнией в руке изображали Кибелу — в одеянии жрицы мистерий. Кибела — богиня земли и плодородия, мать богов, владычица гор, лесов и зверей — одно из древнейших хтонических божеств пантеона Древней Греции (см.: Холл. С. 49). Второй план стихотворения связан с реальным прототипом — Анной Ахматовой, чей портрет и характер также узнаются в образных деталях. Наконец, «Она» изображает общую категорию женщин, в представлении Гумилева отличающихся холодом и склонностью к отвержению, а также неутоленностью в любви. Отсюда сложность художественной структуры произведения, которая последовательно расслаивается из монистической универсальной категории на три фигуры (Афина, Ахматова, героиня), разрушает романтическую традицию XIX в. и, используя архаическую ямбическую метрику, «перепрыгивает» в XVIII в. к жанру оды, ассоциирующейся с высоким стилем. В то же время Гумилев обращается к традиции Ш. Бодлера, и
