ящику. Ага… Открывал я его здоровой рукой — а вы попробуйте простреленной рукой не то, что сундук открыть, пошевелить ею! — поэтому следов крови на нем и не осталось… вот таких, как возле двери, где я чуть оперся на стену и оставил симпатичный кровавый отпечаток, прямо как в фильме ужасов. Видимо, поэтому долгий ящик к себе внимание ищущих и не привлек.
Вообще, как бывший подьячий Разбойного приказа, то есть — розыскник и сыскарь, могу вас заверить, то, что говорят люди и то, что было на самом деле — две огромные разницы… в смысле — разница между этими вещами огромна. Сколько раз я стакивался с тем, что фраза типа «Мы обыскали ВСЁ!» означала «…все места, где по нашему мнению могла лежать нужная вещь». Ведь что такое Изумрудный Венец? ОЧЕНЬ ценная штука. И храниться она должна там, где хранят Очень Ценные Штуки. Поэтому сундук, набитый старыми бумагами, как место хранения вышеуказанной ОЦШ, никто и не рассматривал, и в него не заглядывал.
Я с натугой откинул крышку… Ну, что я и говорил — бумаги продолжили лежать так, как лежали, никто их не трогал. «Везде» они искали, блин…
Выпрямившись, я повернулся к Телятевскому, держа в руке Венец. Выражение лица князя было трудноописуемым. Впрочем, ошарашенным он был буквально секунду — в следующее же мгновение Телятевский резко крутанулся на каблуках сапог и врезал посохом по спине одного из своих сопровождающих:
— Везде искали, значит⁈ Везде смотрели⁈ Каждую щелку обнюхали⁈
— Не вели казнить, Василий Павлович! — рухнул тот на колени. После чего отгреб еще пару раз.
— Казнить тебя — много чести! Кнута ему!
Телятевский пнул провинившегося ногой и развернулся ко мне. Протянул руку и молча забрал Венец. Посмотрел на него, осторожно коснулся изумрудов пальцами… Честно говоря, я напрягся, невольно ожидая еще одного выстрела. Но то ли хозяин предыдущего стрелка не успел его отправить, то ли у Телятевского контрразведка была поставлена лучше чем у Дашкова и информация о месте передачи Венца не смогла утечь… В общем — выстрела не было.
Князь посмотрел на меня с неким непонятным выражением. То ли уважительным, мол, отдал Венец, а ведь мог себе забрать, то ли — озадаченным, мол, что за лох, отдал Венец, а мог бы себе забрать. Потом перевел взгляд на Венец. Я решил было, что он никак на него налюбоваться не может, но у Телятевского была более сложная проблема.
— Как его вынести, чтобы никто не догадался? — пробормотал он, скорее рассуждая вслух, чем реально кого-то спрашивая. Ну, судя по тому, что все его люди помолчали, и никто не кинулся с советами. Я тоже не кинулся, но, когда Телятевскому пришла в голову умная мысль, и он скинул свою высокую шапку, чтобы пристроить Венец на голову, все же не выдержал:
— Завернуть во что-то надо. А то он зрение поменяет, трудно идти будет. Если просто так надеть.
Князь зыркнул на меня, но теперь уже с явным уважением. После чего обернул Венец широким узорчатым платком, поместил на свою расшитую скуфейку, а сверху натянул цилиндр горлатной шапки. Как и нет ничего. Со стороны тот, кто не знает, и не догадается, что Венец все же найден.
Осталось выяснить, зачем он так всем нужен. И, кажется, я знаю, кто мне на этот вопрос ответит.
— Спаси тебя Бог, боярин Викентий, — Телятевский вздернул голову и зашагал к выходу из кабинета. Следом за ним потянулись его люди.
А про свою дочку так и не спросил.
* * *
Ощущение, что после передачи Венца события могут рвануть вскачь и тот, кто не понимает, что происходит, тот может оказаться затоптанным этими самыми событиями, никак меня не покидало. Поэтому сразу после возвращения в терем я двинулся за ответами.
Мой личный часовщик, старик по имени Козьма-Первак, нашелся в одном из помещений терема, которое ему отвели под мастерскую. Сидел, склонившись над столом, и что-то там подтачивал маленькой пилочкой. Наверное.
— Будь здоров, Викентий Георгиевич, — увидев меня, он бодро вскочил с табурета и поклонился.
Я чуть помедлил, глядя на его седые лохмы, перетянутые вышитой налобной повязкой.
— Ну, и ты будь здоров… Тувалкаин.
Глава 44
Мастер-хитромастер даже не дернулся. Он медленно, неторопливо, поднял голову и отвел в сторону упавшие на глаза седые волосы.
— Оковы? — спокойно спросил он меня.
— Нет, — покачал я головой, — Когда ты так быстро понял, что это за амулет такой на меня поляки набросили — я засомневался было. Но внешне ты на Тувалкаина нисколько не походил, так что я решил, что ошибся. Мало ли часовщики и вправду настолько хорош разбираются в амулетах. Я, в конце концов, ни с одним из них не знаком. Но потом…
Я прошел вперед и сел на табурет, сбоку от рабочего стола моего «часовщика». На столе, кстати, лежали, помимо мелких инструментов, кусочки проволоки, металлические и деревянные фигурки, кусочки кости, покрытые резьбой, ограненные камни, в том числе — гранитные, веревочки и кожаные шнурки… Словом — все, кроме зубчатых колесиков и пружинок, того, что в первую очередь ожидаешь увидеть на столе часовщика.
— Вот эти тиктакалки тебя выдали.
Я вынул из-за пояса и положил на стол свои карманные часы. Правда, носил я их, как сами видите, не в кармане, но названия для запоясных часов еще не придумали.
«Часовщик» понимающе покачал головой. Присел на свой рабочий табурет и коснулся часов. Крышка щелкнула и открылась.
— Я побоялся, что, если не смогу их сделать — вы меня выгоните. Вот и…
Вот и сделал мой «часовщик» вместо часов — амулет. «Часы», которые тикали, ходили, показывали время… и это при том, что я их постоянно забывал заводить. А последнее время, когда заподозрил их в амулетности — и вовсе перестал. И время они всегда показывали верное, не убегая и не отставая ни на минуту. Подозреваю, открой я корпус — внутри, вместо шестеренок обнаружил бы какую-нибудь россыпь граненых камней и волчий зуб, левый коренной. Но хитрый мастер корпус «часов» запаял наглухо. Видимо, Тувалкаин либо вовсе не умеет делать часов, либо сделать амулет ему показалось проще. В конце концов каждый идет к цели привычным ему путем. Когда в руке молоток — все вокруг кажется гвоздями.
— Но внешность меня все еще смущала. А потом мы поймали морозовского колдуна, с амулетом, меняющим внешность. И я понял, что, если такой амулет есть у какого-то колдунишки — то у великого искусника он не просто может, должен быть.
«Часовщик» молча развел руками, признавая мою правоту.
— Правда, — продолжил я, — я не увидел на тебе этого амулета, но…
Я хотел добавить, что амулет этот Тувалкаин, скорее всего, прячет под одеждой, но не успел.
— Верно, — покивал он, — что ж это за прячущий амулет, если этот самый амулет остается на виду? По нему самому можно догадаться, кто перед тобой.
Ну да, ну да… В фильмах и аниме у такого метаморфа обязательно оставляют какую-то деталь неизменной, просто для того, чтобы зрители понимали, кто перед ними, ну а в жизни такое — зачем? Впрочем, у морозовского колдуна Мишки амулет остался на виду, но и умом этот колдун определенно не блистал. Был бы умнее — не стал бы колдуном. Еще, говорят, что водяного в человеческом облике можно узнать по тому, что у него с полы одежды все время капает вода. Хотя водяной даже здесь — существо мифологическое, так что можно отнести его к той же категории, что и персонажей аниме.
Пока я размышлял о проблемах метаморфов, старик протянул руку к собственному уху, щелкнуло — и в этой самой руке прямо из воздуха появилась крупная серебряная серьга, сложносоставная, похожая на какого-то трилобита. А по облику самого часовщика пробежала волна, сверху вниз, и из-под личины «часовщика Козьмы» появился уже знакомый мне образ Тувалкаина. Тоже старика, но выглядевшего совершенно иначе.
* * *
—…внешность мне этот амулет поменял, но — только внешность. Превратись я в молодого парня или вообще женщину — кто-то удивился бы, почему молодой парень хрипит, как старик, а женщина ходит, кряхтя и хватаясь за спину.
Объясняя мне свою мотивацию, Тувалкаин прошел к двери и задвинул широкий засов. Я напрягся было, но тут же расслабился. Если бы мастер-амулетчик хотел мне что-то сделать — давно бы уже сделал. А если посчитать, что он боится разоблачения — так если бы боялся, то мог бы просто не напрашиваться ко мне. Кстати…
— Почему именно ко мне? Ведь Морозовы,
