Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
апеллировать только к логике, но должна использовать эмоции, чтобы заставить присяжных чувствовать «моральную ответственность за вынесение приговора». Рассмотрение дела в суде – «это повесть: целая история преступления, – писала она в вышедших в 2013 году мемуарах «Мой любимый мир» («My Beloved World»). – Именно детали делают историю реальной. Допрашивая свидетелей, я научилась задавать общие вопросы, чтобы выявить детали с помощью мощных сенсорных ассоциаций: цвета, звуки, запахи, которые создают образ в голове и переносят слушателя в горящий дом».
Это подробные, полные деталей мемуары о личностном росте и взрослении, об американской мечте, осуществленной благодаря необычайной воле и самоотверженности.
Книга «Мой любимый мир» свидетельствует о том, как умело судья Сотомайор овладела искусством повествования. Это подробные и полные деталей мемуары о личностном росте и взрослении, об американской мечте, осуществленной благодаря необычайной воле и самоотверженности. В процессе написания выразительной, откровенной прозы Сотомайор бросает серьезный проникновенный взгляд на свое детство, которое она провела в Нью-Йорке, будучи дочерью пуэрториканских иммигрантов, а также на то, как получала образование и работала адвокатом. Автор дает читателю представление о том, каково было расти в Бронксе в 1960-х и 1970-х годах, в районе, где лестничных клеток следовало избегать (из-за грабителей и наркоманов со шприцами) и где жгуты и целлофановые пакеты валялись на тротуарах.
Юную Сотомайор поддерживали самодисциплина, настойчивость и уверенность в себе. Эти качества развились после того, как девушка научилась справляться с диабетом (начала делать себе уколы инсулина в семь лет, потому что родители, как оказалось, не могли справиться с этой процедурой). Кроме того, уже в детстве она познала нестабильность повседневной жизни, столкнувшись с пьянством отца и гневной реакцией матери на его алкоголизм – мать работала по ночам и выходным, лишь бы не находиться дома.
Только любовь и покровительство бабушки Абуэлиты, пишет судья Сотомайор, дали ей «убежище от домашнего хаоса» и позволили «воображать себе самые невероятные возможности для дальнейшей жизни».
В детстве Соня увлеклась идеей стать адвокатом или судьей после просмотра телесериала «Перри Мейсон». Однако изначально она мечтала стать детективом, как ее любимая героиня Нэнси Дрю. Они с Нэнси одинаково мыслили, как говорила себе Соня: «Я была внимательным наблюдателем и слушателем. Я отыскивала подсказки. Я рассуждала логически, и мне нравились головоломки. Мне нравилось чувство сосредоточения, которое возникало, когда я концентрировалась на решении проблемы, а все остальное исчезало».
Судья Сотомайор пишет как человек, достаточно хорошо себя изучивший, и отмечает, что некоторые ситуации в ее жизни постоянно повторялись. Будь то Принстон, юридическая школа Йеля, офис окружного прокурора Манхэттена или назначение в судейскую коллегию – каждый раз, попадая в новое окружение, она испытывала «лихорадочную неуверенность в себе, рефлексивный страх ударить лицом в грязь», за которым следовали «яростные старания это компенсировать». По ее словам, она узнала от матери, что «избыток усилий может преодолеть дефицит уверенности».
В колледже Соня получила тройку за первую курсовую работу и поняла, что должна научиться выдвигать более последовательные аргументы, а также улучшить английский. Следующие несколько лет она посвящала каждый обеденный перерыв грамматическим упражнениям и изучению десяти новых слов, а также читала классические произведения – например, «Приключения Гекльберри Финна» и «Гордость и предубеждение», – которые пропустила в детстве.
Страх отдать что-либо на волю случая – еще одно наследие нестабильного детства – заставлял Соню усиленно готовиться к занятиям и судебным делам. И ее целеустремленная преданность работе окупилась. Привыкнув еще в школе получать награды, она и Принстонский университет окончила с отличием и, став прокурором, начала добиваться обвинительных приговоров. В 1992-м первый день на открытом судебном заседании в качестве нового федерального судьи заставил Сотомайор так нервничать, что колени буквально стучали друг о друга. Но вскоре она поняла, что нашла свое призвание.
«Думаю, – писала она, – эта рыбка отыскала свой пруд».
Пальма на краю сознания
Избранные стихи и пьеса (1971)
Уоллес Стивенс
Под редакцией Холли Стивенс
Одна из моих любимых историй о писательских привычках касается Уоллеса Стивенса.
Почти сорок лет Стивенс проработал в «Хартфордской компании по страхованию от несчастных случаев и возмещению убытков», где стал вице-президентом, и каждый будний день проходил пешком две мили от своего дома в приятном жилом районе Хартфорда до офиса в центре города. По пути он сочинял искрометные мелодичные стихи, которые впоследствии принесли ему признание как одному из выдающихся поэтов Америки. По одной из версий, Стивенс любил подбирать слова в такт шагам, останавливаясь или делая шаг назад, когда застревал на рифме или строчке. По словам его дочери Холли, он время от времени делал наброски, но складывал стихи именно в уме, а затем диктовал готовые строки секретарше в офисе.
Стивенс носил серые костюмы семь дней в неделю, был известен в страховом мире как «старейшина поручителей», но в стихах превращался в комичных персонажей: клоунов, пижонов и щеголей, таких как Питер Куинс и Криспин Комик.
Сад на заднем дворе и парк Элизабет в Хартфорде, куда автор водил дочь кормить уток, вдохновили Стивенса на создание в стихах прекрасных образов природы. Той природы, чья смена сезонов, как правило, вызывала у него головокружительное отчаяние от того, что все постоянно течет по кругу и меняется, и вместе с тем надежду на постоянное обновление жизни.
Во многих самых знаменитых стихах Стивенс снова и снова возвращается к отношениям между реальностью и человеческим воображением, между миром, как он есть, и миром, преобразованным восприятием и искусством. В одном из самых известных своих стихотворений он пишет:
Я банку водрузил на холм
В прекрасном штате Теннесси,
И стал округой дикий край
Вокруг ее оси[61].
А вот строки из стихотворения «Догадка о гармонии в Ки-Уэсте»:
Нет, этот голос проводил черту
Меж небом и водой, он вымерял
Земного одиночества предел,
Он был единственным творцом всего,
Что было в мире. Даже океан,
Чем бы он ни был, обретал себя
В звучащей песне. И, смотря ей вслед,
Шагающей вдоль берега вдали,
Мы знали, что иного мира нет,
Чем тот, что в этот час она творит[62].
Как отмечает биограф Стивенса Джоан Ричардсон, двойная жизнь в роли поэта и страхового агента помогла ему осуществить как собственные юношеские мечты о литературном успехе, так и пуританские
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
