выскочил Аяпберген.
— Что такое? Что случилось?!
Шофер откинул капот, заглянул в мотор и озадаченно почесал затылок. Кунтуар, постанывая и пыхтя, отстранил его, заглянул вовнутрь, что-то потрогал, пощупал. Начальник районного отделения "Сельхозтехника" кое-что понимал в машинах. Решение его было суровым.
— Хана аккумулятору. Сел намертво. Теперь этот драндулет, хоть быков запрягай — с места не сдвинешь.
Аяпберген вытаращил глаза.
— Ойбай! Как же так?! Да мы же околеем здесь. Ты уж постарайся, сделай что-нибудь…
Кунтуар презрительно глянул с высоты своего роста.
— Эх… "Постарайся". А куда шофер твой смотрел? Почему он не заменил аккумулятор до сих пор?!
— Ойбай-ау, да что же будет?!
— А то будет, что в этой чертовой степи мы все пятеро сковырнемся. От жажды подохнем. До гор пешком нам не добраться. Верно, старик?
Все вышли из машины. Старый охотник приставил ладонь ко лбу, долго вглядывался в окрестность. Двустволка привычно висела на плече.
— Пожалуй, ты прав, дорогой. Если никого не встретим, дела наши плохи.
После этих слов Кунтуар умолк, подошел к машине с теневой стороны и плюхнулся на песок, опершись спиной о колесо.
— Болтайте теперь, сколько вам вздумается. А я буду спать.
Он опустил голову на грудь и закрыл глаза. Рядом с ним расположился Аяпберген. Он тоже упитан, ухожен, но низкоросл, рыжеват. Редкие, с заметной проседью-волосы зачесаны на правую сторону.
Дильдабай пытался было пристроиться рядом со своим начальником, но Кунтуар глянул на него искоса, брезгливо буркнул:
— Брысь отсюда! Для тебя в тени места нет. Иди, с аккумулятором повозись. — И повернулся к Мысыру. — Эй, фельдшер, присядь, отдохни. Ты нам сегодня еще пригодишься.
Тень от машины — так себе, одно название. Солнце едва перевалило зенит. Дышать нечем. Раскаленный воздух обжигал легкие. Мучила жажда, противная горечь во рту. Мысыр, однако, чувствовал себя сносно: его спасением была большая чаша холодного кумыса, которую он выпил перед выездом. Но спутникам его было очень худо. Сказывались острый куырдак и водка. Язык распух, не вмещался во рту. Одно желание, одна мысль назойливо сверлили мозг: пить, пить, пить. Но где вода? Где люди? Где аул? Кругом безмолвная, бездушная пустыня…
Молчали удрученно, угрюмо. Каждый думал о своем. И только старик с двустволкой за спиной по-прежнему терпеливо обозревал окрестности.
А солнце жжет немилосердно. Вокруг ни былинки, ни кустика. От песка идет жар, словно от раскаленной добела чугунной печки. В тени не менее сорока градусов, решил Мысыр. Сколько же на солнце? На жарком солнце пустыни?.. Он пригляделся. Степь была только с виду мертвой, на самом деле она вся изрыта норками. Значит, под этими песками затаилась жизнь. Эти норки кишат зверьками, которые выползают наружу, как только заходит солнце, и начинается ночная, таинственная жизнь степи. Но ведь всему живущему на земле нужна вода. Без воды нет жизни. Где же, однако, это бесчисленное зверье находит влагу в пустыне, похожей на высохшую до звона старую шкуру? Должно быть, глубина этих норок не одна сажень. Лежат их счастливые обладатели в прохладе, насладившись ледяной подземной водой, и горя не знают. Мысыр усмехнулся. Кому он завидует? Мышам, сусликам, кротам? Позавидуешь поневоле, если уже сил нет проглотить горький ком в горле. Жирный куырдак дает о себе знать. Если через час-другой не придет помощь, они здесь прожарятся, как грешники в аду. Испепелит их солнце пустыни. Помощь… Откуда ей быть? Поблизости и дороги-то нет. Птицы, и те здесь редко пролетают.
Пожалуй, хуже всех чувствовал себя нагаши Аяпберген. Он расстегнул сорочку, раскидал руки-ноги, тяжко вздыхал, охал. Дильдабай делал вид, что копается в машине. Из-за него беда случилась. Замени он вовремя аккумулятор, не торчали бы теперь здесь.
В радиаторе есть вода. Только толку от нее нет: горячая, ржавая. Да и посуды у них никакой. Правда, у Мысыра в медицинской аптечке лежат десять флаконов разведенной глюкозы. Это уже на крайний случай, для тех, у кого помутится в голове.
Более недели он не был дома. Соскучились, должно быть, детишки. Жена привыкла к длительным поездкам фельдшера по отгонным участкам. А вот старая мать и сорванцы-погодки всегда скучают по нему. Сам он, Мысыр, один рос. Едва не оборвался на нем род. Теерь, слава богу, четверо сыновей у него. Все в отца пошли: большеглазые, носатые. Мысыр не имел возможности долго учиться. Еле на фельдшера вытянул. И потому мечтал выучить всех сыновей. Старший нынче пойдет в школу. Уже сейчас вызубрил всю азбуку и даже таблицу умножения наполовину одолел…
Апырмай, видно, начинает сказываться гипертония. В глазах потемнело и в голове шумит.
— Вот так и околеем ни за что, ни при что, — донесся вдруг жалобный голос Аяпбергена. — Горю, ойбай, весь горю… Племянник, где ты?..
Мысыр придвинулся к дяде. Аяпберген судорожно царапал себе грудь.
— Не отчаивайтесь. Потерпите немного.
— Не могу больше терпеть… Умираю. Пить…
Побелевшим языком он облизнул сухие, потрескавшиеся губы.
Тень от машины начала удлиняться. Кунтуар сидел молча, закрыв глаза и тяжело дыша. Старый охотник приткнулся в сторонке, обхватив обеими руками двустволку. Изредка он поднимал голову, оглядывался, прислушивался. Дильдабай залез под машину и лежал ничком, положив голову на руки. Видно, надежда окончательно покинула его.
Мысыр открыл аптечку, достал флакон глюкозы, ловко отбил острый кончик и влил прозрачную жидкость в рот дяди. Тот жадно проглотил и невнятно попросил:
— Еще…
— Нельзя.
— Почему?
— Не вода ведь — лекарство. Потом и другим может понадобиться.
— Зачем тебе другие? О дяде своем позаботься, дурень!
Мысыр смутился. В уме ли Аяпберген? Значит, другие пусть пропадают, лишь бы он в живых остался? Так, что ли, получается?
— Нет, вам пока достаточно.
— Но я же от жажды умираю…
— Вздор… Потерпите!
Кунтуар, оказывается, не спал и все слышал. Приоткрыв покрасневшие глаза, он брезгливо буркнул:
— Да отдай ты ему все. Пусть живет. А то, не приведи господь, рухнет опора казахов…
Мысыр молча сел на свое место. Ему стало неловко за своего нагаши. Да как он мог такое сказать? Может, у него рассудок помутился? Никогда он малодушным не был. И горечь, и сладость жизни изведал. В трудное время, бывало, и Мысыру помогал, да не один раз. Именно благодаря ему удалось окончить медучилище. Постеснялся бы товарища своего, Кунтуара. Как он завтра ему в глаза посмотрит? Или думает, что уже пришел конец? Какое малодушие?! Что за безволие? Мысыр впервые видел своего нагаши в таком жалком состоянии.
Шофер под машиной тоже не подает признаков жизни. Уж не обморок ли с ним? К парню этому душа не лежит, но сейчас не до
