все-таки с долгом? — повторил он вслух свои мысли.
— Побоку твой долг! Некому платить! — смеясь, воскликнул Логин.
Старик закрыл лицо руками и заплакал. Сначала никто и не понял, что он плачет, но когда у Буокая задрожали плечи, Логин догадался и шутя толкнул его в бок.
— Не плачь! Пусть лучше враги наши плачут.
— Добрый ты человек, доктор. Оо, добрый, — Буокай сквозь слезы взглянул на Логина. — Второй раз в жизни встречаю такого человека. Тридцать лет назад вез больного русского…
— Так неужто это ты? — вскричал Логин. — Бючээн ыыта?
Старик вытаращил глаза.
— Зэ, друг, сани, топор! — выпалил он по-русски.
«Бючээн ыыта» — по-якутски кабарговая струя. Ею лечил когда-то Буокай Логина. А «друг», «топор», «сани» — это слова, которым обучил его в те дни русский ссыльный.
Никто ничего не понял из восклицаний охотника и доктора. А старые друзья, помедлив мгновение, крепко обнялись.
XIV
«Дорогой Иван Иванович!
От души поздравляю тебя со всеобщим нашим праздником — чудище царизма рухнуло и больше не возродится…
То, за что воевали мы там и десятками лет терпели здесь — сбылось. Не всем удалось дожить до счастливого дня, будем же вдвойне счастливы — и за себя, и за них.
Революция, как крылья, поднимает меня с земли. Хочется лететь туда, где ныне решаются судьбы не только России, но и всего человечества. Что там «хочется»! Это совсем не то слово. Да и нет слов, чтобы выразить мою жажду битвы, стремление как можно скорее вновь окунуться в горнило борьбы…
Но ты вдвое ближе к Якутску и, не сомневаюсь, будешь там вдвое раньше меня. Я даже боюсь, что мое письмо не застанет тебя на Алдане. Но если, как надеюсь, подательница сего письма переступит порог твоего жилища до того, как ты его оставишь, — тогда я тебя прошу: помоги ей, чем можешь.
Слушай: она сирота. Воспитывалась у богатой тетки. Хлебнула немало горя… То ли по несчастью, то ли по злому умыслу тетки (сам решай — надеюсь, она тебе расскажет) оказалась на плоту во время бури и доплыла на нем чуть ли не до Ледовитого.
Ее спас старик-тунгус. И вот теперь, через два года, она пытается вернуться в родные края. По мне, ей там совершенно нечего делать. Если ты согласен со мной, устрой ее в городе. Такая молодежь, как она, — решительная, грамотная — скоро понадобится новой власти. Я бы и сам взял на себя сию функцию, но, увы, вынужден задержаться на моем полюсе холода. К сожалению, не транспортабелен… чувствую себя прескверно».
— «Твой Логин», — повторил вслух Иван Иванович последние слова письма, аккуратно сложил листок и поднял на Нюргуну дружелюбные серые глаза, грустно улыбавшиеся за стеклами пенсне.
— Как же вы узнали, где я живу? Как добирались?
Нюргуна потупилась.
— Узнала я о вас от купца… Атласова… Он скупал пушнину на Севере.
— Атласов! — Иван Иванович встал с топчана и прошелся по юрте. — Как же, знаю такого. Он обитает поблизости, не так ли?
— Да.
— Противнейшая личность… И, надо думать, в здешние края вас доставил именно он?
— Сначала я действительно ехала с ним.
— А потом?
— Потом я шла пешком.
— Пешком?! Почему же?
— Я… не могла… с ним. Он… требовал, угрожал… И тогда я сбежала.
— И сколько же верст вам пришлось идти?
— Верст — не знаю… два месяца шла.
Нюргуна сама не знала, почему ей так легко с этим человеком, почему она так свободно и смело разговаривает с ним. Может, право на эту свободу ей дал самостоятельный двухмесячный путь по тайге и бездорожью? Нет… Дело было не только в ней самой, но и в собеседнике, его проницательных серых глазах, ободряющей улыбке. Июньский ветерок, напоенный ароматом аласных[32] трав, беспрепятственно вбегал в юрту сквозь распахнутую дверь. Он шутя теребил листы бумаги, разложенные хозяином на столе, играл его пышными мягкими волосами. Перед Нюргуной стояла кружка чая, ее избитые ноги купались в щекочущей прохладе юрты — что еще нужно человеку, отмахавшему сотни и сотни верст?
Иван Иванович присел рядом, внимательно заглянул в глаза.
— А Михаил Николаевич пишет — сиротка, несчастная детка… Какое там детка! Такого мужества мне и у мужчин не приходилось встречать. Как же вы купца бросили?
— А что мне оставалось делать?
— Но вам же нужно было где-то ночевать, чем-то питаться…
— Бедных людей всюду много.
— Да, — сказал Иван Иванович, — ваша правда! Бедный всегда поможет бедному… Впрочем, и богатому не откажет, если тот придет к нему как человек… И второй раз вы правы: много, много повсюду бедных людей! Ну, ничего. Это скоро кончится. На наших глазах… И при нашем участии. Пейте чай, пейте! — спохватился он. — Ведь вы так устали! Прошу прощения, что не могу предложить ничего более существенного: запасы продуктов кончились, возобновлять их нет смысла — послезавтра я уезжаю в Якутск. Опоздай вы на два дня — и меня бы уже не застали… Но почему вы стремились сквозь такие пространства именно ко мне?
Нюргуна отодвинула опустевшую кружку.
— Атласов говорил, что раньше вы были на Лене… У нас тоже был Иван Иванович. Может, это вы? Вы знаете такую местность — Кыталыктах?
Она замерла.
— Да, знаю. Еще бы мне не знать. Я прожил там восемь лет. Правда, не в самом Кыталыктахе, а поблизости. Но я много слышал о его обитателях.
— Расскажите мне, расскажите! Что там было после того, как я…
— А что случилось с вами? Вас, простите, как зовут?
— Кыыс-Хотун.
— Кыыс-Хотун!.. — Иван Иванович в волнении вскинул руки. — Нюргуна Таскина! Как же я сразу не догадался! Ведь Логин пишет… как это… — Он схватил письмо и лихорадочно стал читать его. — «Ты вдвое ближе к Якутску…» Не то… А, вот: «Оказалась на плоту во время бури». Да, вся округа долгое время только и говорила об этом. Все строили различные догадки…
Рассказывалось, что при несчастном случае присутствовали только сама Февронья Таскина и ее придурковатый слуга. Спорили — действительно это был несчастный случай или убийство… — Он потер лоб. — Так вы спаслись? Что я спрашиваю, остолоп. Ясное дело, спаслись, раз вижу собственными глазами… Как это все необычно! Говорили, что в деле был замешан ее муж… Как его…
— Василий Макарович…
— Именно. Тем более что он к тому времени ушел от жены, и все толковали… простите, из-за вас.
— Я ни в чем не виновата.
— Не сомневаюсь!
— Как все случилось, я толком не помню. Наверно, я все-таки поторопилась… прыгнула на плот, а он
