— Конечно, — Костя заботливо вытер ей глаза, — за ней ухаживают, там растут живые цветы. Я его проведываю, говорю с ним. Ему сейчас было бы двадцать, он был бы взрослым парнем. Перестань плакать, а то твои красивые глазки будут красными и опухшими.
— Костя, — прошептала она, — значит, у него есть имя?
— Конечно, есть, — он выдержал взгляд. — Разве ты не догадываешься?
— Нет, — она затрясла головой и снова заплакала, — нет, я не хочу!
— Да, маленькая, — он с силой сжал ее голову и поцеловал в лоб, — его зовут Костя Аверин.
***
Аверин бросил мимолетный взгляд на часы и вскочил. Стянул с камина платье, бросил Оле.
— Две минуты до Нового года, Оля! Одевайся, живо!
Она мигом выбралась из пледа и натянула платье. Но голым плечам все равно было холодно, и Аверин набросил сверху свой пиджак. Сам налил в кружки чай, сунул обе ей в руки. Включил телефон, и из динамика полились перезвоны «Jingle Bells», самой известной новогодней песенки.
— Загадывай желание, — сказал, обнимая за талию, и Оля растерялась.
В голове царил полный раздрай. Она не то, что желание — имя свое сейчас бы не смогла назвать.
Костя одной рукой держал ее за талию, а вторую согнул в локте, и они смотрели на циферблат крупных, наверняка сделанных на заказ часов. Механических, с секундной стрелкой. Оля шепотом отсчитывала секунды назад, и когда все три стрелки встали на двенадцати, услышала над ухом хрипловатое:
— С Новым годом, милая!
— С Новым годом, Костя! — протянула ему теплый напиток.
Они чокнулись металлическими кружками, причем Аверин умудрялся держать кружку так, будто это бокал с дорогим коньяком. Потянул носом, прикрыл глаза и сделал глоток.
— Загадала желание?
Она расстроенно покачала головой. Костя удивленно изогнул бровь.
— Их так много? Не смогла выбрать?
— Не то, чтобы не смогла… — она тоже сделала глоток. Признаваться было неловко, но после исповеди Кости ее тайны казались мелочью. — Понимаешь, у меня всегда были с этим проблемы. Когда я была маленькой, мне хотелось иметь волшебную палочку, чтобы исполнилось много желаний, а не одно или три. И сейчас то же самое. Мне хочется, чтобы у Данки с Даном было все хорошо, чтобы малышня была здорова. Чтобы мои пациенты не умирали. Чтобы люди вообще не болели. И я уже не знаю, что пожелать для себя, понимаешь?
Она заглянула в кажущиеся бездонными черные глаза. Зря сказала, он теперь решит, что она инфантильная идиотка.
— Это, наверное, звучит смешно, — попыталась улыбнуться. Но Аверин и не думал смеяться.
Он рассматривал ее некоторое время, потом забрал из рук кружку и поставил вместе со своей к камину. Полистал экран мобильника, и оттуда зазвучала знакомая мелодия.
Чайковский, «Щелкунчик». Как он умеет так выбирать?
— Потанцуешь со мной? — притянул к себе и наклонился к уху. — Нет, не смешно. Особенно, когда я думаю, что мог тогда отказаться участвовать в подставе генерала. Что меня могли не подстрелить. Что могли отвезти не к вам, а в городскую больницу. И я никогда бы не встретил такое чудо как ты, Оля. Настоящее чудо.
Она закрыла глаза, а когда открыла, чуть не охнула. Он так смотрел на нее — тепло, чуть улыбаясь, — что под этим взглядом смело можно было таять и ни о чем больше не думать.
— А ты загадал? — героически сумела перебороть себя и не растаять Оля.
— Загадал, — он окинул ее странным взглядом, — но мое желание уже исполнилось. Мы встречаем с тобой Новый год, а ты сама сказала, с кем встретишь…
— Мы оказались здесь случайно, Костя, — возразила она, стараясь не наступать Аверину на ноги. — Если бы не эта нелепая погоня, я бы встречала Новый год с Давидом, а ты с Дианой.
— Нет, — Костя снова склонился к ней, еще больше прижимая к себе, — мы бы встречали его с тобой. В любом случае. Я написал письмо Санта-Клаусу и положил в рождественский сапог. Попросил помощи, и он не подкачал.
— Ты бредишь?
— А ты не знаешь, как встречают Новый год в Хофбурге? Все собираются для обратного отсчета в Банкетном зале, ровно в полночь звонит колокол на соборе святого Штефана, и начинается праздничный бал. У меня было тридцать два готовых способа оказаться рядом с тобой во время обратного отсчета и еще десятка полтора сырых, недоработанных. А там уже, с кем встретишь…
— И куда бы ты дел Диану? — Оле не хотелось спрашивать, куда он планировал деть Давида.
— Я просто привез Ди на бал, Оля, Я не собирался встречать с ней Новый год. Мне нужно было дождаться ее нового жениха, чтобы передать из рук в руки. Она снова собралась замуж, этот мужик какая-то важная шишка, из-за него мне и пришлось согласиться на контракт. Меня очень сильно попросили люди, которым лучше не отказывать. Ее новый жених у них в фаворе.
— Я ничего не понимаю, — призналась она. — Ты же сам говоришь, что любил ее.
Костя помрачнел, но Оле отодвинуться не дал. А она чувствовала, какой незначительной преградой становятся между ними два слоя ткани — его брюк и ее платья. Совсем, совсем жалкой…
— Мы встретились через время на одном приеме. Кажется, лет через семь. Я больше не был нищим студентом, мы оба поняли, что чувства никуда не делись. Попробовали снова, но теперь уже я не был готов связывать себя браком. И она вышла замуж мне назло, а я закрутил роман с Жанной. Так и продолжалось дальше. Ди разводилась, выходила замуж, опять разводилась. Я менял женщин. Но потом мы снова пересекались. И это было… Это было слишком изнуряюще. Я не хотел любить Диану и не мог разлюбить, это чувство выматывало из меня все силы, опустошало.
Одна мелодия сменяла другую — у Аверина в мобильнике был обширный плей-лист. Оля представляла себе молодого Костю, и он почему-то представлялся ей с большой кровоточащей дырой в груди, каким она его впервые увидела на каталке перед операционной.
— Ди выбирала богатых мужчин, я выбирал женщин, которые для меня были максимально безопасны — в них невозможно было влюбиться. Никаких серьезных отношений, только секс. Я слишком брезглив, чтобы пользоваться услугами проституток, случайные связи тоже не для меня. Тогда и появились контракты. После того, как Жанна, несмотря на наши с ней договоренности, умудрилась забеременеть Робертом.
— Почему умудрилась?
— Потому что проколола все презервативы, которые были в доме. После этого я их убрал из свободного доступа, а контракты стали письменными, где пункт о детях был прописан с особой тщательностью. Сразу разрыв отношений, запрет на аборт, никакого брака. Думал забирать детей, но я постоянно в разъездах, а ни одна няня не заменит ребенку мать.
— Но почему ты не допускаешь, что они тебя любили, Костя? — спросила Оля, вспомнив одинаковое выражение глаз Жанны и Лидии, как только речь заходила об Аверине.
