может быть, для того, чтобы чисто военными соображениями замаскировать перед своими подчиненными преимущественно политическую составляющую решения Рузвельта и Трумэна не брать Берлин, чтобы не раздражать Сталина, считавшего столицу рейха своей законной добычей. Утверждение Брэдли, будто «подступы к Берлину с востока были несравненно удобнее для продвижения войск, чем подступы с запада, так как к западу от Берлина простиралась заболоченная местность», похоже на оправдания. В действительности местность к востоку от Берлина столь же пересечена озерами и болотистыми участками, как и к западу от города. Главное же, к востоку от Берлина находился укрепленный район на Зееловских высотах, тогда как к западу от германской столицы, в том числе и по Эльбе, никаких укреплений не было, почему командующий 9-й американской армией генерал Уильям Симпсон и рассчитывал достичь Берлина за сутки-двое.
15 апреля, за день до начала советского наступления на Берлин, командующий группы армий «Висла», обороняющейся на Одере, генерал-полковник Готтгарт Хейнрици заявил Шпееру: «Мое распоряжение означает, что в Берлине не будет взорван ни один мост, так как вокруг города вообще не будет боев. Если русские прорвутся к Берлину, сосредоточенные на флангах наши войска отойдут на север и юг. А севернее Берлина мы упремся в разветвленную систему каналов». Я сразу же понял его мысль: «Выходит, Берлин долго не продержится?» «Во всяком случае, его гарнизон не сможет оказать сколько-нибудь сильного сопротивления», – ответил генерал-полковник. Хейнрици понимал, что советские войска будут штурмовать Берлин особенно упорно. И еще он догадывался, что Гитлер не покинет Берлин и прикажет оборонять столицу рейха до последнего, чтобы умереть вместе со своими солдатами. А значит, Берлин превратится в грандиозную мышеловку, из которой не будет выхода. Поэтому лучше не направлять туда основную часть войск группы армий. Пусть они лучше сдадутся англичанам и американцам к северу и к югу от столицы».[218]
28 апреля по приказу Гитлера за нежелание сражаться Хейнрици был отстранен от командования, но это уже никак не повлияло на ход событий. В итоге большинство дивизий группы армий «Висла» успели сдаться западным союзникам. Хейнрици хотел провести мимо Берлина и 56-й танковый корпус генерала Гельмута Вейдлинга, наиболее сильный в 9-й армии. Но Гитлер узнал об этом приказе и развернул корпус Вейдлинга на Берлин, где он стал основой гарнизона.
20 апреля 1945 года, в последний день рождения Гитлера, многие генералы и чиновники просили его покинуть Берлин и отправиться в Берхтесгаден. Кейтель вспоминал:
«На 16.00 был назначен доклад в бункере фюрера в подвальных этажах рейхсканцелярии. За несколько минут до назначенного срока мы с Йодлем спустились в бункер и неожиданно увидели фюрера, который поднимался наверх, в общие помещения, в сопровождении Геббельса и Гиммлера. Кто-то из адъютантов сказал мне, что фюрер будет вручать “Знаки зенитчика” и “Железные кресты” членам гитлерюгенда, особо отличившимся при отражении вражеских налетов на участках ПВО Берлина.
После церемонии награждения фюрер спустился в бункер. Геринг, Дениц, я и Йодль по очереди зашли в его маленькую жилую комнату и поздравили по случаю дня рождения. Со всеми остальными участниками оперативного совещания Гитлер поздоровался за руку при входе в помещение для докладов – при этом о дне рождения больше никто и не вспоминал.
Когда я переступил порог комнаты Адольфа Гитлера, то интуитивно почувствовал, что традиционно-обезличенные поздравления не будут соответствовать драматизму момента, и, преодолевая волнение, произнес, что все мы благодарны судьбе, которая отвела от него предательский удар в июле 44-го. Провидение хранило его, чтобы в час тяжелых испытаний, который пришелся на день его рождения, он предпринял решительные шаги по спасению созданного им Третьего рейха. Нужно действовать, и действовать без промедления, пока Берлин не стал ареной ожесточенных боев.
Я собирался развить свою мысль, но неожиданно он прервал меня и произнес:
“Кейтель, я знаю, чего я хочу. Я уже принял решение и буду сражаться на подступах к Берлину или в самом Берлине. Благодарю за поздравления, и пригласите, пожалуйста, Йодля. У нас с вами еще будет время поговорить…”».[219]
Как вспоминал фон Белов:
«20 апреля 1945 года, в день 56-летия Гитлера, в Берлине собрались все видные персоны рейха. Я увидел Геринга, Деница, Кейтеля, Риббентропа, Шпеера, Йодля, Гиммлера, Кальтенбруннера, Кребса, Бургдорфа и других. Перед обсуждением фюрер принимал поздравления, но сразу же вслед за тем приказал доложить о самых последних событиях. Потом беседовал с отдельными лицами.
Геринг заявил Гитлеру, что у него есть важные дела в Южной Германии, и попрощался с фюрером. Возможно, ему еще только сегодня все-таки удастся выехать из Берлина на автомашине. У меня было такое впечатление, что Гитлер внутренне уже просто на замечал Геринга. Момент был неприятный. Попрощался с Гитлером и гросс-адмирал Дёниц, получив от него лаконичное указание принять на себя командование в Северной Германии и подготовиться к предполагаемым там боям. Из слов фюрера можно было заключить, что он испытывает к гросс-адмиралу большое доверие. С остальными присутствовавшими – скажем, с Гиммлером, Кальтенбруннером и Риббентропом – Гитлер попрощался без особого подъема».[220]
Секретарша Гитлера Траудль Юнге, по чьей книге был снят нашумевший фильм «Бункер», вспоминала:
«В последние дни я часто встречала фюрера, бродившего, как привидение, по темным лабиринтам бункера, молча пересекавшего коридоры, входящего в комнаты. В какие-то мгновения я спрашивала себя, почему он не положит конец всему этому. Теперь было ясно, что ничего уже не спасти. Но в то же время мысль о самоубийстве отталкивала. Первый солдат Рейха кончает с собой, в то время как дети сражаются у стен столицы. Я решилась задать ему вопрос: “Мой фюрер, не кажется ли вам, что немецкий народ ждет, чтобы вы встали во главе войск и пали в бою?” – “У меня дрожат руки, я едва могу держать пистолет. Если меня ранят, никто из солдат не прикончит меня. А я не хочу попасть в руки русских”. Он говорил правду. Его рука дрожала, когда он подносил ложку ко рту; он с трудом поднимался со стула; когда шел, его ноги тяжело волочились по полу.
Я до сих пор поражаюсь, с каким спокойным фатализмом мы обсуждали за едой самые удобные и наименее мучительные способы самоубийства.
“Самый верный способ, – говорил Гитлер, – вставить ствол пистолета в рот и нажать спусковой крючок. Череп разлетается в куски, и смерть наступает мгновенно”. Ева Браун ужаснулась. “Я хочу, чтобы мое тело было красивым, – запротестовала она, – я лучше отравлюсь”. Она вынула из кармана своего элегантного платья маленькую капсулу из желтой меди. В ней был цианид. “Это больно? – спросила она. – Я так боюсь
