«Пищу готовлю сам. Кой-чего постирать тоже в состоянии. И в комнатах прибраться раз в неделю для меня не проблема».
Что Алексей Егорович хозяйственный, я это сразу заметил, когда вошел во двор: снег вычищен. У сарая и бани ничего лишнего, кроме стопы распиленных и наколотых дров. Метла и деревянная лопата, которой он убирает снег, на месте. И я ему сказал: «Женские дела должна делать женщина». Тогда Проворов произнес: «Я уже тебе говорил, что нет у меня к ним никакого доверия. В каждой вижу 70 % яда и 29,9 % коварства». И он, с некоторым отступлением, поведал мне еще про одну женщину. После того рассказанного им происшествия мне стало не по себе. Происходило это в военные годы.
Старый лесник Алексей Проворов.
Февраль 2003 г.
«Тогда в Кузнечихинском лесу, — начал Алексей Егорович, — где теперь находятся Мичуринские сады, с 1941 по 1945 год в больших землянках жили солдаты и офицеры. Их привозили туда для прохождения строевой службы и для обретения навыков обращения с боевым оружием. Находились они здесь до шести месяцев. Через шесть месяцев их увозили на фронт. И привозили других новичков.
Где стоит поселок Сахарный дол, в низине, рядом с первым озером (второго и третьего тогда и в помине не было) находилась баня, где мылись военные. Наверху, в лесу, были столовые для солдат и офицеров. В одной офицерской столовой работала посудомойкой молодая и красивая женщина. Жила она в Дубенках. А я с родителями при лесничестве на Щелоковском кордоне. Она всегда ходила мимо наших окон, и я любовался ей. Это был ангел во плоти. Да и не одному мне она нравилась. Многие восхищались ее красотой. И жалели, потому что была она одинокой. Двоих детей растила без мужа. Встречалась с мужчинами. Последний был офицер. Но люди рассуждали так: “Чужой дядя детям не отец, да и ей самой не потешка, а одна насмешка”. Много их. Каждый погуляет да бросит. А куда деваться? Молодость. Без любви жить скучно. Но… дети. При них не очень разгуляешься.
И вдруг у нее пропадает один ребенок. Соседи живо заинтересовались, мол, что-то не видать твоей младшенькой девочки. Молодая мама спокойно отвечала: “В деревню отправила”. Через неделю другой ребенок исчез. Окружающие люди всполошились. Но и на этот раз красавица с железным хладнокровием всем объясняла, что тоже увезла в деревню. Скоро привезет обратно.
Через некоторое время возле дома проходившие люди почуяли трупный запах. Приехала милиция. Женщину арестовали. Она призналась, что детей убила. Из мяса пекла пирожки и съедала их с офицером. А кишки, кости и головы второпях зарывала у дома. Но, видимо, неглубоко, поэтому и появился запах.
Судил женщину-детоубийцу Ворошиловский районный народный суд (теперь это Приокский район). Вызывали офицера. Он не скрывал: “Да, действительно, я ел пирожки с каким-то странным мясом, похожим на медвежатину: мягким и нежным”.
Говорят, что деревянные стены двухэтажного районного суда дрожали, когда жители рвались растерзать преступницу за жестокость, проявленную к своим детям.
Суд ей вынес высшую меру наказания».
Алексей Егорович тяжело вздохнул и проговорил: «Мне тогда было четырнадцать лет. И вот уже шестьдесят годов та молодая женщина не выходит из моей памяти.
Была у меня одна жена, сорок лет с ней прожили. Теперь мне никакой не надо».
03.03.2003 г.
Целый год на своих ногах ходил, как на протезах
Это было в начале 60-х годов прошлого столетия.
В то время наш колхоз «Победа бедноты» уже соединили с кузнечихинским для укрупнения, и носил он новое название — «Имени 22 съезда КПСС». Колхоз строился, рос, креп. В нем находились теплица, угольная кочегарка, свинарник, птицеферма, животноводческая ферма, силосная башня, складские помещения. Деревни окружали широкие поля с лугами.
Я работал грузчиком на грузовой автомашине. Возили с клинкерного Афонинского завода кирпич, осенью картошку, огурцы, морковь, капусту, зимой с Артемовских лугов сено. Ездили в Горький на пилорамы за опилками для подстилки коровам и свиньям.
Но однажды зимой для строительства понадобились бревна, и нас (три грузовых автомашины) послали за Волгу за лесом.
Как сейчас помню, выехали мы в 9 утра, но, поскольку дорога была занесена снегом, часто буксовали и прибыли на место лишь к 12 часам дня.
Бревна были заранее заготовлены, и мы бы за короткое время загрузились, но поднялась вьюга, и наша работа затянулась. Вторую машину догружали в темноте с включенными фарами. Третью оставили до утра.
Километрах в трех от нас стояла деревушка. Шоферы и грузчики решили идти туда на ночевку и там поужинать. Мы с собой прихватили выпить и закусить. Поутру заодно надо было сходить к председателю колхоза и попросить у него трактор, чтобы выбраться нам из заснеженного леса.
Я категорически отказался идти в деревню. Сказал, что в кабине машины переночую. На меня мужики посмотрели с удивлением и сказали: «Если волков и медведей не боишься, то оставайся в лесу один». Я раньше работал в геолого-разведывательной партии в Семеновском краю, и лес для меня стал родной стихией.
Мужики мне оставили бутылку водки, кусок сала, пару соленых огурцов, луковицу и четвертинку хлеба. И ушли. Выпив стакан водки и закусив, я прилег на шоферское сиденье, подогнув под себя ноги, и заснул, как убитый. Проснулся от неудобного лежания. Приподнялся, вытянул ноги и почувствовал, что они у меня от ступни до колена омертвели: то ли от переохлаждения, то ли от того, что спал в неудобном положении. Подумал: утром разомнусь, все пройдет.
Метель закончилась. На небе высыпали звезды. Начало морозить. Я с вечера был вспотевший, теперь меня донимал холод. Нащупав в углу кабины начатую бутылку водки, выпил из нее еще полстакана и, накрывшись телогрейкой, повернулся на другой бок и опять заснул.
Утром разбудил меня гвалт мужиков. Подъехал гусеничный трактор, который стал чистить дорогу.
Хоть утро выдалось солнечным, но я вылез из кабины расстроенный. Ходил, как на протезах. А мне надо работать. И я, стиснув зубы, начал опять с мужиками таскать бревна и грузить их на машину.
Закончив с погрузкой, мы по расчищенной дороге тронулись в обратный путь. Я надеялся, что в кабине мне станет лучше, но в ней, наоборот, когда я сидел, у меня было такое ощущение, как будто кровь не поступала в ноги, а пальцы дергало словно током. Это для меня была кара Господня. Я не знал, куда себя деть. Шофер, заметив мое беспокойное поведение, спросил: «Что случилось с тобой?» Когда
