подводу. Это была молоденькая сестра милосердия. Она как-то беспомощно склонилась на солому и тихо стонала слабым, детским вздохом. Всю ночь мы промучились, пробираясь среди плавней»[258].
Лишь под утро голова обоза выбралась на сухую и ровную местность и вскоре достигла аула Панахес, где назначили днёвку. Весь день 26 марта (8 апреля) выдался ясным и почти безоблачным. На зелёном лугу вокруг аула раскинулся огромный пёстрый обозный табор. Насколько хватало глаз, солнечный свет широко разливался по синему небу, по изумрудной зелени лугов. Вдали отчётливо прорисовывался чарующий горный пейзаж. Очертания гор и снежные вершины приковывали взор. Вокруг обозного лагеря паслись стреноженные кони, пощипывая молодую, сочную травку. Всюду царило оживление, говор, дымы и треск костров. Скользившие в небе чайки напоминали о близости воды. Картины мирной жизни в ясный весенний день отвлекали добровольцев от мыслей о тяжёлых походных буднях и о том, что вот-вот на другом берегу Кубани начнутся многодневные кровопролитные бои…
Утром 26 марта (8 апреля) 2-я бригада начала переправляться через Кубань. Чуть раньше переправилась кавбригада генерала Эрдели. Плавсредств нашлось крайне мало. «У Елисаветинской был паром, подымавший нормально около 15 всадников или 4 повозки с лошадьми, или 50 человек, – пояснял А. И. Деникин. – Позднее откуда-то снизу притянули другой паром, меньшей подъёмной силы и с неисправным тросом, действовавший с перерывами. Был ещё десяток рыбачьих гребных лодок. Этими средствами нужно было перебросить армию с её обозом и беженцами, в составе не менее 9000 человек, до 4000 лошадей и до 600 повозок, орудий, зарядных ящиков»[259].
В таких условиях переброска армии через Кубань являлась операцией не только трудоёмкой, но и крайне рискованной. Длилась она трое суток под угрозой со стороны левого берега, где красные владели железнодорожным мостом, и опасным давлением авангарда Екатеринодарской группировки на правом берегу. «Будь противник более активным, он мог бы легко прижать нас к реке Кубани с обеих сторон, и вся переправа могла бы окончиться катастрофой…»[260] – свидетельствовал А. П. Богаевский. Однако авантюрный замысел переправы оправдался.
В первый же день переправы кубанский атаман полковник Филимонов, Рада и штаб генерала Покровского устремились к парому. В Елизаветинской и ряде других правобережных станиц они надеялись поднять казаков на вооружённую борьбу. Однако управлявший переправой генерал Эльснер категорически отказал им, ссылаясь на распоряжение главнокомандующего. Двое суток они были вынуждены бездействовать. Когда же 28 марта (10 апреля) атаман с большим трудом один сумел перебраться на правый берег и пожаловался генералу Корнилову на начальника переправы, тот сухо ответил:
«– Генералу Эльснеру оставалось либо задержать Раду на той стороне, либо самому быть повешенным на этой стороне. Я не люблю, когда мои приказания выполняются неточно. Паром мал, а успех дела зависит от скорейшей переправы строевых частей.
Вслед за тем Корнилов сообщил, что на случай взятия Екатеринодара, что должно произойти дня через два, он назначает генерал-губернатором города генерала Деникина»[261].
Сначала, сбитые с толку демонстрацией кубанского батальона у разъезда Энем, красные стянули к железнодорожному мосту крупные силы. Рассчитывая принять главный удар, они окопались на этой сильной позиции. Когда же им стало известно истинное место переправы Добровольческой армии через Кубань, они продолжали действовать неуверенно и вяло, и атаковали Елизаветинскую с большим опозданием, когда на правый берег реки уже переправилась вся конница генерала Эрдели и 2-я бригада.
Первый, самый уязвимый день переправы 26 марта (8 апреля) прошёл на удивление, что называется, без сучка, без задоринки. Кавалерия с партизанами и корниловцами уверенно закрепились на правом берегу Кубани. В тот же день, около 17 или 18 часов, переправился и главнокомандующий со штабом. «Как только приплыл паром с Корниловым, к самой реке по крутому спуску спустился крестный ход от станицы, очень многолюдный, в светлых облачениях, и встретил Корнилова молебствием»[262], – отмечал С. М. Трухачёв. Однако, по утверждению А. П. Богаевского: «Жители обширной, богатой станицы встретили нас спокойно – скорее с любопытством, чем с радостью»[263]. Такое же мнение о настроениях станичников высказал М. Н. Левитов: «Казаки хотя и встретили нас колокольным звоном, – подмечал он, – особенно рады нам не были: с нашим приходом они должны были нарушить весь уклад своей жизни»[264]. Тем не менее Елизаветинская дала армии многочисленное пополнение – около 5 конных и 4 пеших сотни.
Во время ночлега в Елизаветинской полковник Булюбаш стал невольным свидетелем трогательной сцены проводов молодых казаков в поход. Хозяйка дома, где он остановился, имела двоих сыновей лет 18–19. Проснувшись часа в 4 утра, полковник стал свидетелем материнских хлопот. Пока сыновья ещё спали, мать накормила и напоила их коней, приготовила всё необходимое для седловки. Заботливо, с любовью она собрала сёдла, перемётные сумы, вёдра… «Надо было видеть мать, пожилую женщину, её скорбное лицо, её глаза, полные слёз… И как она крестила сыновей, когда они выезжали со двора… Когда я пишу это, у меня невольно слёзы навёртываются на глаза и застилают их. И я не стыжусь этого. Это слёзы радости, что у наших казаков были такие матери…»[265]
Вечером 26 марта (8 апреля) передовые части красных подошли к Елизаветинской, но ограничились только перестрелкой со сторожевым охранением корниловцев, которая началась около 20 часов. Работа на переправе кипела круглосуточно. Ночь на 27 марта (9 апреля) прошла относительно спокойно. Лишь в 5 часов утра авангард красных предпринял попытку овладеть Елизаветинской. Атакуя сторожевое охранение корниловцев, он вёл сильный артиллерийский огонь по переправе и станице.
Штаб приказал генералу Богаевскому отбросить наседавшего неприятеля, угрожавшего сорвать переброску армии. К полудню полковник Неженцев задействовал все свои резервы, и командир 2-й бригады ввёл в дело Партизанский полк. Генерал Казанович, «несравненный таран для лобовых атак», по слову А. И. Деникина, решительно повёл своих партизан вперёд и быстро обратил неприятеля в бегство.
Верстах в 8 от кубанской столицы красные закрепились на линии кирпичных заводов, где завязался упорный бой. Однако они не устояли перед наступательным порывом партизан и корниловцев, которые сбили их и с этой позиции, заставив отступить до предместья Екатеринодара, образцовой фермы земледельческо-ремесленной школы Екатеринодарского Экономического общества, стоявшей всего в 3 верстах от города. В порыве атаки 2-я бригада выбила красных и с этой линии, на некоторое время заняв ферму.
В боях за кирпичный завод и ферму в тот день особенно отличился прапорщик Зайцев. На боевом участке Партизанского полка он дерзко установил свой пулемёт на открытом месте, на вершине небольшого кургана. Имея отличный обзор, он весь день доставлял немало хлопот красным, срывая их планы точным огнём. Артиллерия красных буквально засыпала его гранатами, но тщетно – пулемётчик вновь и вновь открывал огонь, как только замечал в зоне досягаемости какую-нибудь компактную цель.
С командного пункта у
