что у тебя хорошая семья.
— Не верь родителям, — сказала Вика с такой убежденностью, что стало ясно, что говорит она не для Кристины.
Вскоре вернулась Зоя Семеновна — с бутылкой прохладного кваса и вязаным кошельком. Полученные деньги она тут же аккуратно рассортировала по разным отделениям, после чего бумажник исчез в складках ее ситцевого платья.
— Ну так что? — напомнила Вика. — Приходил к вам этот мужчина?
— Да говорю же — его не видала.
Вика с осуждением покосилась на Кристину, но ругать за бесполезные траты не стала.
— Уверены?
— Я кристально ясно помню каждого клиента, — в досаде сказала старушка. — То, что мне девяносто девять, не значит, что я в маразме.
— Сколько? — охнула Вика.
— Девяносто девять, — с достоинством повторила Зоя Семеновна. — Ты, может, тоже доживешь.
— Да не, это вряд ли. Ладно, спасибо за квас.
— А чего же вряд ли? И матушка была б жива, если б они ее не прибрали, и дед твой еще должен был кадриль отплясывать.
Вика, которая уже развернулась, чтобы уйти, обреченно подняла глаза к небу, досчитала про себя до пяти и с тоской посмотрела на Зою Семеновну.
— Кто прибрал? И почему кадриль?
— От кого пряталась, тот, видно, и прибрал. Деду твоему тоже надо было.
— Прятаться? Он и так затворником жил.
— Так и протянул, сколько мог.
— Ну все. — Вика встряхнула головой, надеясь избавиться от дурацкого полутрансового ощущения, и твердым голосом сказала: — Мой дед дожил до глубокой старости, куда уж дольше… А мама ни от кого не пряталась, иначе не забеременела бы как минимум. Кристина, больше не знакомь меня со своими друзьями.
Она приобняла девочку за плечи и повела ее к выходу, но старушка так просто не сдалась.
— Я не сказала, что она пряталась от кого-то другого, — крикнула она им вслед, и в этот раз Вика не стала ничего спрашивать.
— Странно, она всегда нормальная была, — с удивлением заметила Кристина, когда они покинули чужую территорию.
— Девяносто девять лет человеку, что ты хочешь…
— Ты кому рассказываешь, я этих старпе… пенсионеров вижу чаще, чем друзей. Говорю, она вменяемая.
— Ну тогда переведи с ее на человеческий, — начала злиться Вика.
Кристина замялась и замолчала, своим смущением вызвав у нее торжествующую улыбку.
— Вот видишь, не можешь!
— По-моему, Зоя Семеновна имела в виду, что твоя мама пила, заглушая какие-то свои внутренние голоса, — не очень уверенно сказала девочка. — А про деда я тоже не поняла: по ходу он мог прожить еще больше…
— Если бы что? Не отплясывал кадриль? — Вика говорила резко, хотя прекрасно понимала, что направляет агрессию не туда. — С моей семьей все в порядке!
— Конечно, — поддакнула Кристина и отвела взгляд так быстро, что захотелось отвесить ей подзатыльник.
— На свою бы лучше посмотрела, — чуть тише буркнула Вика и надолго замолчала.
Настроение, приподнявшееся было после примирения с Ильей, стремительно портилось, прекрасный солнечный день уже не радовал, хотелось забиться в темный угол и просто закрыть глаза, отгородившись от мира.
С Кристиной она попрощалась в глухом переулке, возле уличного колодца, и, когда девочка с бутылкой кваса под мышкой скрылась из виду, тяжело опустилась на низкую узкую скамейку, предназначенную для ведер. Тело казалось ватным, шевелиться было тяжело, думать — тоже. Вика уставилась в землю, покрытую мелкой, истоптанной травкой, и неожиданно заинтересовалась торопливыми черными муравьями, вышагивавшими друг за другом стройной цепочкой. Знает ли муравей своих ближайших родственников? Чувствует ли к ним что-нибудь? Передаются ли ему их особенности?
Она развернулась, откинула в сторону крышку колодца и, опершись локтями на его край, посмотрела на матовую, тусклую воду. Снизу удушливо пахло сыростью и гнилью, веяло даже не прохладой, а скорее холодом. Ей вдруг захотелось пить; поискав глазами, она обнаружила металлическую кружку на цепочке. Кружка с тихим бульканьем ухнула в колодец, Вика поднялась, наклонилась и в последний момент в отражении воды успела увидеть чей-то силуэт на фоне светлого неба.
Она вцепилась в потрескавшееся дерево колодца, удивляясь, почему вообще обращает внимание на состояние бревен, и почувствовала, как левая нога взлетает вверх под чужим резким усилием. Правая пропахала землю, пытаясь удержать равновесие всего тела, но было поздно: Вика рухнула в колодец вниз головой.
Темная вода обожгла холодом, затекла в уши и нос. Вика задержала дыхание, пытаясь определить, в какой стороне поверхность воды, но волны, вызванные ее падением, бились о внутренние стенки колодца и создавали полнейшую неразбериху. Она открыла глаза, надеясь увидеть хоть что-то, однако кругом были лишь непроглядная тьма и множество мелких пузырьков воздуха, которые Вика скорее чувствовала кожей, нежели могла разглядеть.
Она судорожно сжала челюсти, чтобы случайно не вдохнуть, и ощутила, как проваливается все глубже и глубже, паря в спокойной, уютной невесомости.
* * *
— Вика, давай к нам! — Максим широко улыбался и призывно махал рукой откуда-то из тугой, плотной пелены, обвившей все его тело. Маленькая Вика отрицательно помотала головой и для верности добавила:
— Вы идите, а я потом.
— Когда?
— После обеда, — сказала Вика и почувствовала, что что-то не так. — Я у дедушки спрошу.
— Он тебя отпустит!
— Нет, не отпустит, — уперлась она. — Иначе уже давно отпустил бы.
Пелена вокруг Максима стала рассеиваться, она различила его судорожно искривленные пальцы и слишком желтую, какую-то неестественную кожу вокруг глаз.
— Ну и сиди с ним! — обиделся мальчик.
— Вот и буду!
— А мне с кем играть?
Вика на мгновение задумалась и остро посочувствовала мальчику.
— Я зайду за тобой, когда смогу, — пообещала она. — Но не сейчас, у меня есть еще дело.
— Какое?
— Не знаю, — удивилась Вика. — Я не знаю, что мне делать…
— Держись за кружку!
— Что? Что?..
Максим стал рассеиваться, будто утренний туман. Сначала исчезли ноги, затем скрюченные пальцы, а когда его глаз уже не было видно, негромкий голос все еще доносился откуда-то издалека, зыбким эхом повторяя про кружку.
— Какая кружка? — изо всех сил крикнула Вика и резко закашлялась, задыхаясь.
* * *
