пригрела, такое не по силам. Среди жалкой горстки навьей знати, сбежавшей вместе с княжной, тоже были не колдуны, а так, колдунишки.
Поэтому Лис не мог не приказать:
— Мариам, узнай, кто наложил эти чары!
— Повинуюсь. Мне прямо сейчас отправиться обратно?
— Нет, сначала поешь, отдохни, а завтра — повинуйся.
Вопреки ожиданиям княжича, мара не обрадовалась.
— Я надеялась остаться на праздник…
— Подумаешь, праздник, — фыркнул Лис. — Тут под боком великое чародейство не пойми кто творит, а они пить-гулять собрались! Это сейчас Доброгневе до нас дела нет, вот она и прячется. Но неужели вы думаете, что она бездействует? Кстати, и нам хватит прохлаждаться. За дело!
И они снова отправились бродить по замку — без роздыху до самого заката.
Когда хвалы набили оскомину, а просьбы перестали задерживаться в голове, Лис отпустил мар и отправился к себе в опочивальню. Там, сидя за столом и цедя из кружки подогретую медовуху, он размышлял: что же пошло не так? Где же все злоумышленники? Почему они ни одного не встретили? Может, заклятие оказалось с изъяном? Да нет, на старике Галариде же сработало…
От навязчивых мыслей разболелась голова. Не острой, а такой неприятной ноющей болью, от которой никакие заговоры не помогают. И ведь даже пожаловаться некому. Княжич — без малого князь — вообще жаловаться не должен. Не к лицу ему слабость показывать. Раньше можно было хоть с матерью горестями поделиться, но теперь… если Василиса и слышала сына, то ответить всё равно не могла.
Лис, не раздеваясь, упал на постель и свернулся калачиком поверх одеяла. Некоторое время он вертелся, маялся, прятал голову под подушку — но от собственных мыслей и тревог разве спрячешься?
Одиночество казалось тягучим, липким. Оно даже пахло как прогорклый мёд. За окном разыгралась непогода, дождь шёл со снегом вперемешку. Лис то и дело вздрагивал от стука капель по подоконнику, сжимался от неистовых завываний ветра, будто пророчащих беду.
Бр-р-р… хватит с него и одного пророка — дурачка пернатого. И кто его только за язык тянул? Княжич успел забыть, что сам вынудил воронёнка сказать правду.
И пускай Лис сам ничего не видел, но, как многие певцы, обладал богатым воображением, поэтому легко представил себе собственную окровавленную голову в руках Весьмира. В этих видениях дивий чародей ещё и хохотал, потешаясь над поверженным врагом… Вообще-то, насколько Лис помнил, Весьмир не отличался кровожадностью, даже наоборот. Но воспалённому рассудку разве объяснишь?
— Почему, став бессмертным, я стал ещё больше бояться? — взвыл он, глядя в потолок.
— Потому что бессмертие не даёт полной неуязвимости? — Марена возникла возле его постели так внезапно, что Лис заорал и выхватил из-под подушки кинжал.
— Успокойся, это всего лишь я. И даже не в истинном обличье, которое ты так не любишь, — Смерть поджала губы, всем видом выражая неодобрение.
— Прости… — княжич вытер со лба холодный пот. — Что ты там говорила?
— Бессмертие не даёт полной неуязвимости, — повторила Марена. — Это весьма огорчало твоего отца.
— Последнее замечание было лишним, — буркнул Лис. — Мне всё равно, что его там огорчало, а что — радовало.
— Хочешь или нет, но ты его сын, его плоть и кровь. Отрицая вашу схожесть, ты отрицаешь часть себя.
— Ла-ла-ла, не хочу ничего об этом слышать, — княжич заткнул уши пальцами.
Смерть замолчала, но продолжила смотреть в упор своими бездонными чёрными глазищами. Ну да, куда ей торопиться? Ждать пришлось недолго, Лис сам убрал руки и вздохнул:
— Знаешь… пожалуй, ты права насчёт неуязвимости. Вместе с бессмертием как-то надеешься её заполучить. Ведь, если подумать, а проку-то в вечной жизни, если тебе отрезали голову и сложили в сундук? Лучше уж помереть, чем вот так вляпаться…
— Ну что тут скажешь? Не попадайся, — развела руками Смерть.
— Ага. А чтобы не мучили страхи, надо просто перестать бояться.
— Именно, Ты начинаешь понимать суть.
— Вообще-то это была шутка.
— В каждой шутке есть доля истины.
— Всё это ерунда, — вместо усмешки у Лиса вырвался нервный всхлип. — Заклятия против страха забирают и осторожность, а это ещё опаснее. Так-то и мухоморов наесться можно. Но действие пройдёт, и всё вернётся на круги своя.
— От мухоморов ещё и живот заболит. Даже у бессмертного, — Смерть присела на кровать. В её голосе появились участливые нотки. — Но я о другом толкую, милый. Есть на свете вещи, которые не может изменить даже такой могучий чародей, как ты. Можно только изменить своё отношение к тому, что гнетёт. Этим ты облегчишь свою участь. И мою.
— То есть нужно взять и смириться? А если я так не хочу?
— Тогда страдай.
Некоторое время они молчали. Лис смотрел, как Марена в задумчивости перебирает бусины на своём поясе. Пальцы у неё были тонкие, изящные, а ногти острые, словно кинжалы. И зачем ей серп? Она и так с нитями жизней справится влёгкую.
— Рена… — он облизал пересохшие губы. — А можно спросить тебя… про отца?
— Спрашивай, если хочешь.
— Ты говорила, он тоже боялся. Не подскажешь, как он справился со своими страхами?
— А он не справился. Поэтому и стал Кощеем, которого ты ненавидишь, потому что другого не застал.
У Лиса всё похолодело внутри.
— Хочешь сказать, если я не справлюсь, то тоже… — произнести дальнейшее у него язык не повернулся, поэтому Смерть закончила за него:
— Да, станешь таким, как он. Я знаю, что это твой самый худший страх. И если ты хотел услышать слова утешения, то у меня их нет.
— А почему ты…
Нет, Марена точно читала его мысли! Лис опять не успел закончить, а она уже ответила:
— Потому что не хочу, чтобы тебя постигла та же участь, и считаю своим долгом предупредить. Помнишь, я говорила: мне нужен
