Книга Двор мёда и пепла - Келли Сент-Клер

— Нет! — закричала я и парировала удар, который лишил бы Дрейка второй руки.

Я застонала от усилия, руки протестовали против дерьмового угла, под которым я их вывернула. Меч врага скользнул по моим скрещенным клинкам, а потом Тысячелистник развернулся и наотмашь врезал Дрейку в челюсть.

Зеленые глаза Дрейка закатились, он рухнул навзничь.

Тут Тысячелистник впервые огляделся по сторонам и внезапно осознал, что остался чуть ли не один против всех. Почти все бойцы его отряда лежали, хотя трудно было ясно разглядеть потери после того, как все здесь применяли магию. Наверное, в битве участвовало больше Благих, чем Неблагих, потому что поляна заросла цветами и кустарниками, а деревья стали намного выше, чем двадцать минут назад.

Дикие фейри спустились с этих выросших деревьев, и Тысячелистник побледнел, скользнув взглядом по ним, по бойцам за моей спиной, а потом уставившись на Рубезаля.

— Ты облажался, Тысячелистник, — тихо сказала я. — Очень сильно облажался. Король Александр не приказывал нас атаковать. За такую огромную ошибку тебя казнят.

Я не была уверена, что наказанием будет именно смертная казнь, но мне хотелось, чтобы он в это поверил.

Тысячелистник не попытался возразить.

Слова Папоротник звенели у меня в ушах: «Нельзя позволить ему выйти из боя живым». Вероятно, она была права, но теперь это уже не имело значения. Я могла сразить врага в пылу битвы, но битва кончилась, и Тысячелистник, умный слизняк, сдался.

Восемь лет, проведенные в компании одних и тех же людей, позволяют узнать о них многое. Я узнала, что Тысячелистник — худшая разновидность подонка, поскольку он был умен и труслив. А он, без сомнения, узнал, что существуют границы, которые я не переступлю, и понял, что даже в пылу битвы я не отброшу законы морали.

— Сколько Благих в Треугольнике? — спросила я.

Он сощурился.

— Триста.

Я чуть не застонала. Он считает меня круглой дурой? Он озвучил такую огромную цифру, что я задумалась — не близко ли к нулю реальное количество Благих. Но когда король услышит рассказ Тысячелистника, он пришлет сюда других. И, вероятно, гораздо больше, чем ноль.

Проклятье.

Я взглянула поверх головы Тысячелистника на Рубезаля, который шагнул вперед.

— Для такой амбициозной личности худшее наказание, какое только можно вообразить, — признание неудачи, — сказал гигант.

Тысячелистник отскочил, бросив взгляд влево, на лес.

— Отойди от меня, мерзость.

Я приподняла брови.

— Единственная мерзость здесь — это ты, Тысячелистник.

— Восемь лет назад ты так не думала.

Я улыбнулась и обнажила клинок, блеснувший в солнечных лучах.

— Может, уладим наши разногласия с помощью мечей?

Это решило бы проблему, но Тысячелистнику, как всегда, хватило ума, чтобы понять, когда сражаться, а когда быть бесхребетным.

— Покинь Треугольник! — прогремел Рубезаль. — Возвращайся к своему королю и расскажи ему о решении, которое сегодня принял. Если ты мудр, случившееся будет тебе уроком.

— Вообще-то он не мудр, — сказала я гиганту.

Сказать больше или не надо? Папоротник не из тех, кто впустую разбрасывается словами. Но тогда мне придется объяснить, почему я позволила ей уйти. И я придержала язык.

Руби бросил на меня удивленный взгляд.

— Да, не мудр, но каждый заслуживает второго шанса, верно? Возвращайся на Унимак, Тысячелистник из Золотого Дома. И знай — через семь дней я отправлю королю послание с подробным описанием того, что сегодня здесь произошло… На тот случай, если тебе нужен дополнительный стимул для правдивого признания.

Тысячелистник побелел как мел.

— Он тебе не поверит.

Гигант нагнул голову; его взгляд был холодным, как никогда.

— Я давал твоему королю советы по важным вопросам задолго до твоего рождения. — Его глаза вспыхнули. — Уходи немедленно. Или будешь иметь дело с моей яростью.

Вместе с другими Бродягами я наблюдала, как Тысячелистник, развернувшись, бросился к лесу.

21

Следующие три дня, к счастью, прошли без происшествий, если не считать обычных неприятностей, которые случаются при длительных походах в холода. Несколько обморожений и ожогов от лагерных костров, случайный спор, который разрешился в состязании, чья струя мочи бьет дальше. Серьезно, можно было подумать, что эти ребята только что узнали, что могут писать стоя, так щедро они разрисовали снег. Наверное, таковы уж парни. Может, если бы я умела так же, я бы последовала их примеру.

С каждым днем, когда мы разбивали лагерь, к нам присоединялось все больше и больше Бродяг, пока наша «семья» не увеличилась почти до сотни. Так много фейри… и все мужчины. Конечно, женщины-фейри очень редко становились изгоями: рождаемость у фейри слишком низкая, чтобы наши лидеры такое допустили. Но на Унимаке я жила среди представителей обоих полов, поэтому меня несколько тревожило, что я — одна из двух женщин в отряде, даром что подобное соотношение было вполне объяснимо.

Мы с Цинт выделялись среди общей массы, особенно она, благодаря своей пышности и искристому характеру. Каждый вечер кто-нибудь из охотников приносил в лагерь убитую дичь, и меньше чем через час Цинт подавала что-то вроде рагу, а в придачу — испеченный на костре хлеб.

— Уж не знаю, как ты это делаешь, — пробормотала я, набивая рот хлебом, который обмакивала в густое рагу из оленьего мяса, щедро сдобренное специями, — они приятно согревали рот и прогоняли озноб.

Гиацинта отмахнулась от комплимента.

— На самом деле получилось не очень хорошо. Маловато продуктов, маловато специй. Хотела бы я приготовить лучше!

Послышался хор протестов, особенно громко возражали дикие фейри.

Хорошая еда серьезно их изменила, они начали общаться с остальными членами отряда. Черт возьми, некоторые даже постригли волосы и бороды, отчего стали выглядеть… ну, как нормальные фейри, а не как потерявшиеся во времени.

Тренировки продолжались, после нападения на наш отряд мужчины стали заниматься с большим рвением.

Я каждый день бегала впереди своей группы, заставляя ее переходить с одного уровня подготовки на другой, хотели того фейри или нет. Сперва в группе было тридцать три стажера, потом к нам присоединилось несколько новичков, итого я тренировала уже более пятидесяти учеников.

В конце дня, устав от бега, мы упражнялись в основах фехтования. Парирование, выпад, блок, рубящий удар. Снова и снова, пока Цинт не начинала звать нас к огромному медному котлу, в котором кипело горючее для следующего дня тренировок.

С миской горячего рагу в руке я направилась к Рубезалю и села рядом. Покуривая свою трубку, тот взглянул на меня и сказал:

— Девушка, вижу, ты хочешь со мной