все от и до.
Слежку на черном «Вольво» приписали неизвестному наемнику Александра Василевского, мою погоню за барменом-отравителем, в которой также участвовала Кристина, удалось скрыть. Мы сказали, что тогда машину, принадлежащую Глебу Василевскому, угнал неизвестный злоумышленник, и ее так и не нашли.
6 часов утра. Мы устали, но спать не имеем права. Спит только Василий Прусс. Валентина Прохорова и Александр Василевский в реанимационных палатах пребывают без сознания – оба потеряли много крови, но состояние Василевского лучше. Я не испытываю никаких эмоций по этому поводу, потому что каждый из родителей Глеба – скверный человек. Конечно, лучше, если они придут в себя и каждый отправится за решетку. Вот только доказательств преступных деяний Валентины у нас нет. В ходе допроса мы рассказали вообще все, поэтому теперь все узнают, что Прохорова – мать своего главного конкурента. Конечно, она не обрадуется, если очнется.
В завершение отдельного допроса меня, Глеба и Олега собрали вместе.
Капитан Синицын сказал:
– Мои люди побывали в локациях, которые вы указали. Связанных оперативников мы не нашли. Возможно, они как-то выбрались и сбежали. Убитые – Кирилл Говоров, Андрей Костромской и Максим Петличный. Кто-то, помимо участников истории, может подтвердить, что их убийства были актом самообороны?
– Только Василий Прусс, – отвечает Глеб.
– Его мы обязательно допросим, но он ведь действовал в ваших интересах.
– Тогда остается Александр Василевский, – отвечаю я.
– Думаешь, отец расскажет правду после всего, что было? – спрашивает Глеб.
Ответа на этот вопрос я не знаю, но считаю, что он может рассказать правду, когда поймет, что его план потерпел крах.
– Думаю, на это есть все шансы. Мы пока что можем идти, капитан?
– Да, можете отдохнуть. С вами свяжутся для дальнейших бесед. Всего доброго.
Капитан Синицын уходит, оставляя двух людей у палаты, где без сознания лежит Александр Василевский. Нужно будет как-то проскочить к нему, когда он придет в себя – а я не сомневаюсь, что этот боров очнется, – и попытаться психологически надавить на него, чтобы он рассказал нашу версию событий.
Чтобы не пропустить пробуждения, я не имею права ехать домой, поэтому делаю вид, что ухожу вместе с Глебом и Олегом, но на лестнице останавливаюсь и говорю парням:
– Синицын ушел. Мне нужно вернуться и незаметно от его людей проследить, когда проснется Сан Саныч.
– Зачем? – спрашивает Олег, который часто не понимает моих задумок.
– Затем, чтобы он подтвердил нашу версию событий.
– Удачи, – отвечает Глеб, – уверен, у тебя получится.
Парни уходят, а я возвращаюсь к отделению реанимации и занимаю позицию за углом палаты, чтобы полицейские, охраняющие ее, меня не заметили. Честно говоря, они не слишком заботятся о безопасности Василевского – парни нередко отходят по двое, отвлекаются, чтобы выпить по чашечке кофе и поиграть в карты. Вот бы, когда Василевский очнется, их не было бы поблизости.
Проходит два часа, но Сан Саныч не приходит в себя, однако его стражи говорят о чем-то проходящему мимо врачу. С этого расстояния я не могу разобрать их слов, но подойти ближе также не могу – тогда меня увидят и врач, и полицейские.
Доктор кивает, и парни удаляются. Видимо, проголодались, а пока начальник не видит, решили улизнуть в какое-нибудь кафе – нельзя же это сделать поодиночке. Что и говорить – наши доблестные защитники правопорядка.
На посту никого нет, и я решаю подобраться поближе к палате. Я заглядываю через окошко в двери и замечаю, что Василевский неподвижно лежит в кислородной маске. Второго такого момента может не быть – Сан Саныч, просыпайся.
Вдруг, будто бы услышав мои мысли, Александр еле заметно открывает глаза. Я не трачу времени и захожу в палату. Ему требуется несколько секунд, чтобы осознать, что происходит. Затем он хриплым голосом говорит:
– А, Женя! Победительница. Пришла добить раненого врага?
Ничего на это не ответив, я сказала:
– Когда полиция будет допрашивать вас, не упоминайте Кристину. Вычеркните ее из этого уравнения. Вы все равно проиграли и понимаете это. Глеб жив, Прусс – тоже. Только Прохорова может умереть. Но ведь вам было важнее расправиться именно с сыном и бывшим телохранителем, а не с женщиной, которую вы когда-то любили.
– Что, уже рассказали ментам свою версию событий?
– Мы рассказали им правду.
– Но не упомянули, что девчонка Прусса вела незаконную деятельность по слежке за Глебом Василевским с целью дальнейшего устранения оного? Вот это я и скажу полиции. Прусс живой, но жизнь его дочери я разрушу.
– Ах ты, упертый кретин! Разве не понимаешь, что твои дни сочтены?
– Ты думаешь, я не выберусь из подобной ситуации? Ты сильно ошибаешься, дядя Саша еще удивит вас, – он попытался изобразить свою мерзкую ухмылку, но боль сковала его челюсть, поэтому он решил замолчать.
Мне больше нечего было сказать Василевскому. Он однозначно сдаст Кристину. Пора уходить, пока не вернулись врач или полицейские.
Мне, как и всем участникам безумной ночки, требуется сон. Но сейчас важнее проверить, как там Кристина. Полиция забрала внедорожники, на которых мы приехали, поэтому я вызываю такси.
Я сажусь в машину в потрепанной одежде и встречаюсь с осуждающим взглядом таксиста. Рана, которую мне перевязали, начинает ныть. Ничего, у меня всего лишь царапина, у Кристины – сквозное ранение, я уже молчу о том, как сильно досталось Василию Михайловичу.
Я прошу водителя остановиться на приличном расстоянии от поселка, где живет девушка – в моем деле важно перестраховаться. Быстрым шагом я добираюсь до дома Кристины и начинаю стучать в калитку, оглядываясь по сторонам.
Крис быстро открывает мне, и когда мы оказываемся во дворе, крепко обнимает. Очень приятный жест, которого я не ожидала.
– Как твоя рука?
– Нормально, я промыла и перевязала рану. Зашить левой рукой не смогла, хотя кое-какие принадлежности для этого у меня имеются.
– Значит, будем шить.
Мы заходим в дом. Под рукой – бутылка виски, чтобы поливать рану и иногда запивать боль. Кристина даже не морщится, потягивая крепкий напиток прямо из бутылки. Я рассказываю ей о разговоре с Василевским.
