class="p1">Впрочем, все эти воспоминания, ощущения проносились сейчас как-то прозрачно, поверхностно, нисколько не задевая главного, не расслабляя Григория. Всем существом своим Кондин нацелен был на поиск преступников. И вероятно, эта устремленность, желание добиться успеха как раз и подсказали ему мысль, которая никому не закралась в голову, даже сержанту Агаджанову, хотя он дольше других служил на контрольно-пропускном пункте, своими глазами видел, как закладывались и сооружались пирсы терминала.
Мысль эта возникла уже после того, как они вышли на оголовок пустого причала. Внизу плескались невидимые волны. Агаджанов осветил фонарем глянцевую, словно дымящуюся, воду.
Но едва луч отодвинулся дальше — сразу увяз в плотном тумане.
Здесь нагнал их проводник с собакой. Овчарка выскочила на пирс метрах в десяти левее Сысоева и завертелась на месте, заскулила от неудачи: на краю причала след обрывался.
Подбежали старший лейтенант Шилов, за ним Чапкин и еще несколько человек. Стояли тяжело дыша, разгоряченные, раздосадованные.
— Моряки предупреждены, — сказал Шилов, словно бы отвечая на невысказанный вопрос пограничников: что же теперь? — Моряки предупреждены, да ведь бухта большая и в такой сметане…
— Отчаянные бандюги, — подавил вздох Сысоев, — не побоялись от берега отвалить.
Вот тут Кондин и сообразил: может, вовсе и не уплыли преступники?
— Товарищ старший лейтенант, товарищ прапорщик! — заторопился он. — Где-то здесь, под причалом, труба выходит. Водосток. Большая труба, я видел с бухты… Агаджанов, ты должен знать!
— Есть труба! — припомнил сержант и даже ахнул негромко: — Товарищ старший лейтенант, как же это я сразу не сообразил!.. Она там, труба, где собака… Где след оборвался…
— Колодцы на территории терминала?
— Нет колодцев.
— Точно?
— Факт, товарищ старший лейтенант. Здесь узкая полоска терминала, шоссе близко, строители напрямую прошли. При мне трубы-то укладывали. За шоссе распадок, весной или после дождей ручеек бежал… Вот и убрали в трубу. Бригада Тверцова работала…
— Где ближайший колодец?
— За дорогой где-то…
— Немедленно в машину, сержант. Найдите Тверцова. Определите колодцы, поставьте охрану у люков. Захватите трех человек!
— Разрешите мне! — вызвался Кондин.
— Да, и скорее!
— Это оставь. — Сысоев забрал у Агаджанова фонарь. — Товарищ старший лейтенант, будем искать трубу? Спускаться надо…
— На чем?
— Я видел на кране толстую веревку с узлами, — доложил Чапкин.
— Шкентель с мусингами? — уточнил Шилов. — Бегом!
Сысоев лег на край пирса. Мокрый бетон неприятно холодил грудь и живот. Сказав, чтобы крепче держали за ноги, Олег свесился вниз, светя фонарем. Луч скользнул по стене, шероховатой от камешков и ракушек. Над поверхностью воды смутно обрисовывались какие-то балки, толстая цепь. Среди них, как пушечное жерло, чернело устье трубы.
— Тяните… Здесь она. — Олег вскочил, стряхивая с кителя налипший мусор. — Товарищ старший лейтенант, позвольте мне?!
— И мне! — Чапкин был уже здесь, у ног его змеей гнулся морской канат.
— Первым идет прапорщик Сысоев, — распорядился Шилов.
Закрепить трос было не за что. Трое пограничников удерживали его руками. Олег медленно, сжимая трос коленями пополз вниз. Наконец нога коснулась какого-то выступа. Под рукой — осклизлая цепь. Разбившаяся о причал волна обдала прапорщика градом брызг.
Отверстие трубы пугало неизвестностью. Сысоев на четвереньках влез в нее. Приподнялся. Ничего себе сток — диаметром побольше метра!
Из глубины трубы тянуло затхлостью, плесенью. Мелкие камешки впивались в колени. Олег подумал: давно не было дождей, сухо. Лесок и галька будут скрипеть под сапогами, а слышно в трубе далеко.
За спиной сопел спустившийся Чапкин. Протянул фонарь. Олег шепотом приказал солдату разуться и оставить фуражку. Сам тоже снял сапоги.
Лишь на секунду включил он фонарь, осветивший прямой ровный тоннель. На том отрезке, куда доставал луч, не было ничего подозрительного. Держа в левой руке фонарь, а правой пистолет, Олег, согнувшись, осторожно двинулся вперед.
21
Расстрига подремывал. Конечно, холодная труба с застоявшимся запахом плесени не самое удобное место для отдыха, но Расстрига давно научился приспосабливаться к любым обстоятельствам. В его запутанной бурной жизни бывало всякое: жаркий берег Кавказа и вечная мерзлота Таймыра, шикарные люксы гостиниц и жесткие скамьи камер предварительного заключения.
Когда-то, закончив производственно-техническое училище, он стал мастером по ремонту холодильных установок. Неплохо зарабатывал и на производстве и слева. Впрочем, это люди считали, что неплохо. А ему казалось мало. Хотел приобрести все, что правится, и как можно скорее. Но где ухватить солидный куш, не вступая в явное противоречие с законом? От трудов праведных не наживешь палат каменных — эту поговорку усвоил он с детства. А как их нажить, разные там хоромы-палаты, автомашину, гараж и все прочее?
Поднатужившись, Расстрига сообразил: закон, как телеграфный столб, не перепрыгнешь, но обойти можно. И принялся обходить, причем довольно удачно, наглея с каждым разом. И конечно, попался. Сперва-то показалось, что случайно, на ерунде. Но когда после отсидки попался еще раз, то понял: элементарной уголовщиной в наше время, в годы научно-технической революции, не проживешь. Думать надо.
В колонии он вел себя образцово-показательно, был на хорошем счету как сознательный и поддающийся исправлению. А тут как раз подоспела очередная амнистия.
Веселая жизнь в курортных городах требовала много денег. Особенно для начала, для укрепления связей. И Расстрига затеял новую «операцию», рассчитав все так, чтобы в случае неудачи подставить под удар своих помощников. Минимум риска — вот чего он хотел.
В новый порт Расстрига приехал как заурядный работяга-пьянчужка. К таким быстро привыкают. Ковыряется, дескать, помаленьку, никому не мешая. Всегда есть на подхвате пара рук, готовая за бутылку круглое катать, короткое таскать и даже длинное тянуть, если на закуску добавят. Роль, конечно, не очень сложная, однако и радости мало. Грязные космы носить чего стоило — голова зудит под ними. Или вот горбуша из фонтана. Пришлось на спор сырую жрать, едва не вырвало. Ну а какой бы он был форменный пьяница, если бы за бутылку сырую рыбу не слопал?
Расстрига ухмыльнулся во тьме: скольких же дураков за нос водил! Особенно этих, которые молча ежатся сейчас рядом с ним, — Листвана и Дору. Ну, Листван вообще хмырь пустопорожний, с самого начала запрограммированный как оболтус. С таким грех и не позабавиться. Это Расстрига понял сразу, едва увидев его около танцплощадки. Идет парняга, кулаки в карманы техасов заткнул, острые плечи вперед. На груди женская голова и яркие буквы — губную помаду рекламирует. Ну чистый американец в подтяжках, прямо из Сан-Франциско без пересадки. И конечно, жвачку жует. Упорно, сосредоточенно, как дело делает. Старается, чтобы люди видели. И невдомек ему в зеркало на себя глянуть: физиономия от рождения не для эстрады, нос бульбой, глаза подпухшие, сонные, а
