Уоллер отметил бросившееся в глаза различие Солнечного и Сумеречного периода в жизни Наймиса Роуза, попытался представить, что могло вызвать такую разительную перемену в его восприятии, затем свел воедино все, что читал ранее или узнал на Фримме о беспечной юности художника.
Тот рано остался сиротой, однако родители из когда-то известного, а ныне обедневшего клана оставили ему достаточно средств, чтобы жить скромно, но ни в чем не нуждаясь. Это позволяло Наймису бездельничать, полностью отдавшись захватившей его страсти рисования. Пепельноволосого голубоглазого мальчишку часто видели на улицах города и ближайших деревень, на берегах каналов и рек, в полях, с неизменным альбомом или блокнотом, пеналом с карандашами или ящичком для красок, который он носил, как рюкзачок. Преступлений на Фримме практически не случалось, и никто не удивлялся далеким путешествиям ребенка без сопровождающих.
Наймис имел обычную внешность – насколько обычной внешность могла быть для выходца с Фримма, жители которого считались эталонами привлекательности во всех пяти мирах. Став старше, он вовсю крутил романы со сверстницами, устраивал вечеринки с друзьями, иногда заканчивающиеся драками и вызовом стражей порядка, но его главной страстью оставалось рисование. В свой дом Роуз пускал нескольких близких друзей (среди них ни одной девушки или женщины), предпочитая кутить или устраивать жаркие свидания где-нибудь на стороне.
Уоллер перестал печатать и уставился в экран, не видя его. Общие сведения о Роузе были либо слишком официальны, либо слишком расплывчаты, но десятилетний период его жизни между шестнадцатью и двадцатью шестью годами выпадал и из первой категории, и из второй – о нем в хрониках не было сказано ни слова! Те самые десять лет, которые он, по всей видимости, провел в Фартуме, после чего должен был стать членом боевого звена… Виллерфоллер поморщился, поскольку у него, в отличие от фон Рока, не было доступа к закрытой информации. Кротме того, Роуз не афишировал свое пребывание в Фартуме и его последствия, а значит, на то была причина. Как журналист, Уоллер был готов землю рыть, лишь бы получить данные. Как рекурсант Фартума, боец Унии и член боевого звена понимал, – есть вещи, которых лучше не касаться.
Тайерхог оскалился – была у него такая детская привычка, отращивать клыки, когда что-то не получалось или шло не так, как планировал – и, поймав себя на этом, покосился на Рианона, не увидел ли? Однако фриммец, уронив трансир на грудь, сладко спал. Видимо, «посещение родственников» оказалось уж очень утомительным.
Что ж… В статье, предназначенной для широкой общественности, он не станет касаться этого скользкого момента, тем более, что одной загадки, а именно, загадки с финальным исчезновением художника, на один текст вполне достаточно.
Уоллер открыл на экране ноута два окна, и начал копировать впечатления, привязывая их к той или иной части плана. Затем еще раз прошелся по тексту, убирая неточности, повторы, делая связки между абзацами. Половина статьи готова. Теперь поискать иллюстрации, а потом поработать над второй – детективной – частью. Пожалуй, материала набралось не для одной статьи, а для двух. Надо бы подбросить эту мысль редактору!
Тайерхог отложил ноутбук, взял трансир, устроился поудобнее и снова посмотрел на соседа по комнате. ТаТерон продолжал сладко сопеть. Наверное, он сопел бы еще более сладко, если бы знал, что постоянно занесенный над ним палаческий топор Сатаниума так никогда и не опустится. Виллерфоллер покачал головой. Недаром он никогда не любил Фримм, несмотря на всю его внешнюю привлекательность. Шахты, леса и горы сурового и прекрасного Тэльфоллера ему куда милее карнавального мирка, в котором две расы, чтобы ужиться друг с другом, вынуждены приносить кровавые жертвы!
Изображений Роуза периода детства и юности почти не было. Несколько картинок, запечатленных друзьями, и все. «Взрослого» Наймиса было куда больше – в основном из официальных источников, явно подретушированных. На них художник казался привлекательнее, чем был на самом деле, с флером загадочности и величия в глазах, судя по более ранним картинкам ему вообще не свойственного. Пропаганда Фримма стремилась сделать живописца-самоучку величиной, достойной нации.
Уоллер задумчиво листал фотографии, задавая себе одни и те же вопросы. Куда в конце жизни исчез Роуз? За ним не водилось карточных долгов, кровавых историй, на него не охотились маньяки, а почитатели его творчества относились к художнику бережно и восторженно. Где он поймал такое странное, «сумеречное» вдохновение? Бродяжничал ли по другим мирам, с кем встречался, какие знания получал? Почему вернулся? И, самое главное, как вернулся? Как обманул защиту, поставленную на его дом Департаментом внутренних дел? Даже рекурсанту это было не по силам!
Одно из изображений привлекло внимание тайерхога: Роуз в окружении почитателей на строительстве павильона, посвященного его творчеству. Вокруг стройки пока нет розария, только груды вскопанной земли. Дует сильный ветер, взметывает длинные волосы художника, оставляя открытой шею, родинку за ухом… Родинку? Виллерфоллер увеличил изображение и разглядел странный знак, не похожий на татуировку – звезду в круге. Подумав, добавил вопрос в план, а заметку – в информационный файл, и принялся сохранять к себе на рабочий стол изображения Роуза, которым суждено было попасть в статью.
* * *
Изабелла действительно направилась в тренировочный зал, где отвела душу с молодым тайшельцем, выпускником Фартума этого года. Несмотря на разницу в весовых категориях, парень так и не смог превзойти более опытную партнершу в мгновенной рекурсии, применяемой во время боя. Белка от души поваляла юношу по полу и покидала об стены. Успокоилась лишь тогда, когда он запросил пощады. В серых тайшельских глазах плескалась мальчишеская обида, но он поклонился ей со всем уважением, как учителю, после чего они разошлись.
Потасовка привела мысли Изабеллы в относительный порядок. Между ней и Анджеем, как между членами одной семьи, не должно остаться недомолвок! Поэтому, приняв душ и переодевшись, она отправилась в его кабинет.
Фон Рок сидел за пустым столом, видимо, только что свернул виртуальный экран, на котором просматривал информацию. Изабелла вошла и остановилась, давая ему возможность соврать ей, что он очень занят. Но Джей не был бы Джеем, если бы кривил душой.
– Садись.
– Нам надо поговорить!
Он не улыбнулся.
– Отец говорил – настоящие друзья понимают друг друга с первого раза. Я не стану повторяться.
Изабелла разглядывала его, как всегда внешне спокойного, в идеально сидящей форме командора, и осознавала, как сильно он разочарован. Пожалуй, впервые за то время, что они были знакомы. Как ему объяснить, что она изо всех сил старается не вспоминать о Монти? И это ей почти удается, но…
– Я не хотела, чтобы кто-нибудь вообще узнал о моей встрече с Монтегю на Кальмеране! – решилась она.
– Почему?
– Разве это не очевидно? – возмутилась Изабелла. – Я думала, дверь в прошлое закрыта – а, получив ей по лбу, сорвалась… В результате мы опять поссорились, и я ушла. Мне следовало вернуться, выслушать его до конца и посоветоваться с тобой. Позже, когда Уолли притащил из редакции нож Карвизи, я поняла, что размышлений о Монтегю не избежать, и снова ничего не сказала тебе. Я лишь пыталась отсрочить нашу с ним встречу! И… как бабочка на огонь….
