унижался перед спекулянтами. Несколько раз сновал по марыйскому базару и в Ашхабад ездил в самую жару, изнывая от зноя. И вот тебе на!.. На чьих плечах он видит вещи?!
Пальван-ага, передернувшись, вспомнил муки, связанные с покупками. «Да, не зря говорится, что бязь надо выбирать по кромке, а невесту по матери. Не приведи господи, чтобы дочь походила на Сенем-ханум…»
Хозяйка, наблюдая за гостем, начала ерзать от того, что тот долгое время сидит, не проронив ни слова, и решила возобновить беседу:
— Как мы уже условились, дорогой кум, свадьбу мы сыграем по-современному, оставим устаревшие традиции. Да и муж одобрил наше решение. Так что все в порядке. Итак, завтра с утра вы можете приводить жениха с друзьями и приятелями прямо сюда, к нам. Мы уже приготовились. Первый день свадьбы отпразднуем у нас, а второй — в вашем доме.
Пальван-ага оставался сидеть неподвижно, но сам чувствовал себя неловко, будто сидел на раскаленных углях. Ему казалось, что в каждую минуту откроется дверь и его сын ворвется вихрем в комнату и заявит: «Нет, завтра тоя не будет!» Не отрывая глаз, яшули следил за каждым движением Сенем-ханум, которой не сиделось на одном месте. Он перевел взгляд на ее мужа. С лица Байгельды не сходила блаженная улыбка. Он при каждом слове жены согласно кивал головой. Гостю было известно и раньше, но теперь он убедился воочию, что супруги были не схожи по характеру, как небо и земля, но сейчас их объединяла общая радость за свою дочь. Они с нетерпением предвкушали завтрашний той своей ненаглядной Тязегуль. Даже слепой старик сидел по-особому, приосанившись, внимательно прислушивался, боясь пропустить хоть слово.
Пальвану-ага становилось с каждой минутой все больше не по себе. Он остерегался невольно выдать свое настроение, и от этого его бросало то в жар, то в холод. «Как же я разрушу одним предложением их счастливые планы? Простодушный Байгельды сидит передо мной, ни о чем не догадываясь. А Сенем-ханум, как бы ни была жадна до вещей, но все-таки она остается матерью для своей дочери. Ведь и Байгельды, и его жена в конце концов просто родители, которые ничего, кроме счастья, не желают своей Тязегуль. Как же быть? Ведь родители так долго мечтали о свадьбе и уже свыклись с этой мыслью и не помышляют, что все скоро разладится. А может промолчать и скорее уйти домой? Браниться и выяснять отношения удобно лишь в собственном доме. Гостю совсем не к лицу обижать хозяев, которые и сном, и духом не ведают, что я должен их огорчить. Нет, нужно нам самим распутывать узел, который мы сами затянули. А вдруг, пока я сижу здесь, мать сумела уломать сына и все уже утряслось? Но стоило Пальвану-ага вспомнить о сыне, как тут же слабая надежда улетучилась. Перед его глазами снова проплыли картины недавней бурной сцены, разыгравшейся почти одновременно с внезапным ураганом за окном…
…Батыр, сын Пальвана-ага недавно вернулся со службы в армии и, как говорится, не успев скинуть солдатской гимнастерки, приступил к работе в родном колхозе. Бригада, где трудился Батыр, состояла в основном из молодых парней, почти сверстников. Они убирали хлеб с полей. Работа двигалась к концу, оставалось убрать пшеницу со считанных карт. А где молодежь, там и шутки, и смех. В особенно приподнятом настроении находился Батыр. Еще бы, скоро должна состояться его свадьба! Еле дождавшись конца смены, счастливый жених объявил товарищам о предстоящей женитьбе. Тут же он вручил каждому приглашению на той. Парни наперебой стали поздравлять Батыра и с любопытством рассматривать фотографию его невесты.
Равнодушных среди молодых людей не оказалось. Каждый находил, что невеста хороша собой, очень мила.
— Да, ничего себе наш Батыр-джан, сумел отхватить этакую красавицу!
— У него губа не дура!
— Что и говорить, умеет не хуже дикобраза отыскать сладкую дыньку!
Но, к сожалению, и среди молодых людей находятся недоброжелатели. Нашелся один такой и в бригаде, который сумел испортить бочку меда ложкой дегтя.
— Ну, что ж тут особенного, что вы так восхищаетесь?! Если у отца много денег, то сыну нетрудно выбрать красавицу, — заявил верзила, стоявший поодаль.
Батыра точно ошпарили кипятком, он в миг очутился рядом с обидчиком и вцепился мертвой хваткой в ворот его рубашки.
— А ну, повтори еще раз!
Верзила не ожидал подобной реакции со стороны жениха и решил было ретироваться, но ему не удалось: в силу привычки он вновь съязвил:
— Бай-бов, а ты, Батыр, наивная душа, и в правду думаешь, что Тязегуль в тебя по уши влюблена? Не твои ли кирзовые сапоги ей приглянулись? А?
Батыр все еще не отпускал из рук ворота рубашки балагура-верзилы, и по всему было видно, что дело может закончиться большим скандалом. Поэтому парни поспешили их разнять.
Удивительнее всего было то, что у верзилы нашелся единомышленник — маленького роста, невзрачный парнишка:
— Напрасно ты горячишься, Батыр, ведь даже глупцу ясно, что Сенем-ханум даром свою дочь ни за что не отдаст!
Батыр вконец растерялся, как вдруг за него вступился бригадир, обратившись к спорящим:
— Ну, что вы тут раскричались, откуда у вас такие сведения? Отчего же тогда Сенем-ханум пожелала справить той у себя в доме? Если б она была приверженицей старины, тогда бы ни за что не сделала свадьбы по-современному, в доме невесты. Нет, я лично не верю, что родители Тязегуль взяли за дочь хотя бы копейку. По-моему, не надо лишнего говорить, а лучше пожелайте счастья влюбленным. Было б только побольше таких матерей, как Сенем-ханум, тогда совсем бы калымы исчезли.
На шум спорящих подошли мужчины постарше и тоже вступили в разговор. Но кто бы что ни говорил, теперь для Батыра это потеряло всякий смысл. Он стоял некоторое время в глубокой задумчивости, потом вдруг, сорвавшись с места, почти бегом направился к дому…
…Мать испуганно взглянула на вбежавшего во двор мертвенно-бледного сына.
— О, аллах! Что с тобой, сынок? На тебе лица нет…
— Это я хочу у вас с отцом спросить, какой калым вы отдали за Тязегуль?
Увидев возмущенного сына и то, как он дрожит от негодования, мать не смогла солгать:
— Ну, немного подарков сделали… чтобы уважить… мать, вырастившую такую умную и красивую дочь… А что случилось-то?
Возвратившийся с поля Пальван-ага застал мать и сына во дворе, которые продолжали громко выяснять отношения. Отец сердито окликнул их зычным голосом и заставил войти в дом.
— Постеснялись бы соседей! Это ведь только нас касается, а другим совсем не интересно. Нечего сор из дома выносить…
