тех пор минуло, а я как сейчас помню, Варден Букия и Тариел Карда говаривали, скоро, мол, такое время настанет, не будет на земле нашей ни одного безземельного крестьянина.
— Правду они сказали, дедушка.
— Это вроде бы Ленин сказал. Эту весть нам Варден Букия привез. В той самой моей хижине и рассказал он об этом большевикам. Как это ты Вардена Букия не знаешь, а?!
— Не приходилось мне с ним встречаться. — Серова знала Вардена, но не хотела расстраивать старика вестью об его аресте.
— Ну, посуди сама, как я мог поверить, что не останется в нашей стране ни единого безземельного крестьянина?
— А теперь-то верите, дедушка?
— Коли вы и впрямь эти болота осушите, хочешь не хочешь, а поверишь. Тогда всем земли хватит.
— Вот тогда и бобылем никто не останется, ведь верно, дедушка? Вы знаете, сколько у нас на стройке бобылей поневоле работает? Уйма. И все из-за этого. Но отныне кончится у наших мужиков холостяцкое житье-бытье.
— Кончится, — эхом отозвался Гудуйя и отвел глаза в сторону.
С того самого дня Гудуйя Эсванджия не давал Серовой проходу, выпрашивал у нее работу потяжелей да побольше.
На составление технико-экономического проекта потребовались вся осень и зима. Гудуйя Эсванджия ни на один день не разлучался с партией Серовой. В холод он разводил костер в лесу, работал за двоих и к тому же ухитрялся еще и стряпать.
Все члены партии полюбили Гудуйю, относились к нему с уважением и даже с некоторой робостью. В один из солнечных весенних дней Серова усадила Гудуйю в машину мужа, ни словом не сказав, куда собирается его везти. Через некоторое время машина мчалась по улицам Поти. Никогда еще не покидал Гудуйя пределов своей деревни и Коратского леса.
Город он видел впервые в своей жизни. Но, как ни странно, тот не произвел никакого впечатления. Не удивили его ни корабли под чужеземными флагами на мачтах, которых было в порту великое множество, ни железнодорожный вокзал, ни поезда, ни мощеные или заасфальтированные улицы с тротуарами, ни многоэтажные кирпичные и каменные дома, ни машины, ни толпы спешащего по делам люда.
В машине Гудуйя сидел спокойно и невозмутимо, ни к чему не проявляя особого интереса.
Галина возила его по всему городу, попутно объясняя, что к чему и как. Гудуйя хранил молчание и даже ничего не спросил.
Наконец Галина остановила машину возле управления строительства. Единственное, что нравилось Гудуйе, — как управляла машиной эта женщина. Серова вышла из машины, распахнула дверцу и помогла выбраться Гудуйе. Затем она предложила ему зайти в помещение. Гудуйя безропотно последовал за ней.
Они поднялись на второй этаж. В коридоре было довольно многолюдно. То и дело открывались и закрывались двери, сотрудники управления и народ со строек заполняли коридор. На всех дверях были таблички с названием отделов и фамилиями сотрудников. И служащие управления, и посетители тепло и дружелюбно здоровались с Серовой. Ее приход всегда вносил оживление и радость в несколько однообразную жизнь управления.
Серова тоже радовалась встрече с работниками управления. Для каждого из них у нее находились добрые, ласковые слова, улыбка. Но сейчас она едва здоровалась со знакомыми, направляясь с Гудуйей прямо к кабинету начальника управления.
— Тариел Григорьевич у себя? — поздоровавшись, спросила она у секретарши.
— У себя, у себя, Галина Аркадьевна, — сердечно отозвалась секретарша.
— Есть у него кто-нибудь?
— Никого, Галина Аркадьевна, пожалуйста.
Секретарша открыла дверь. Серова посторонилась, пропуская вперед Гудуйю, и последовала за ним. Не успел старик войти в кабинет, как тут же застыл как вкопанный. Он сразу признал Тариела Карда, несмотря на то что тот основательно изменился. Гудуйя помнил его в гимнастерке, перетянутой портупеей, в бурке и башлыке. Но, самое главное, Карда тогда носил бороду.
Теперь же за столом сидел совершенно седой, гладко выбритый мужчина в костюме.
Гудуйя-то признал Карда, а вот Карда никак не мог признать Гудуйю в этом тщательно остриженном, гладко выбритом старике в спецодежде строителя. Да и как было узнать, если в памяти его навсегда остался эдакий леший, с бородой по самые глаза, с нечесаными длинными космами, босоногий и в козьей накидке со свалявшейся шерстью. Запомнился ему и его суковатый посох в локоть толщиной.
— Что, не узнали своего старого друга, Тариел Григорьевич? — спросила Серова.
Тариел Карда с напряженным вниманием разглядывал старика и никак не мог понять, где он видел его раньше. Карда встал, подошел вплотную к Гудуйе и еще раз внимательно вгляделся в его лицо. И наконец он вспомнил, узнал его. По глазам. По невыразимо печальным глазам.
— Э-э, да ведь это Гудуйя Эсванджия! — воскликнул Тариел и обнял Гудуйю. — Гудуйя-леший — вот ты кто, я по глазам тебя признал. — Тариел изо всей силы тряс узловатую руку Гудуйи, не сводя с него глаз. — Как же ты изменился, Гудуйя!
— Вот и мне он лешим показался, когда я впервые увидела его в лесу возле хижины.
— Рад, от всей души я рад видеть тебя, Гудуйя! — Тариел еще раз оглядел Гудуйю с головы до ног. — Я вижу, и ты за осушение болот принялся. Вот это здорово! — Карда, радуясь как дитя, подвел Гудуйю к дивану, усадил его. — Для Вардена Букия ты оказался крепким орешком, не смог он тебя из лесу выманить. — Карда повернулся к Серовой. — Этот орешек, как я вижу, вам оказался по зубам. Ничего не скажешь, вы просто ткашмапа, да и только. Ну что, выкурила она тебя из лесу, Гудуйя? Ведь недаром говорят, что ткашмапы даже леший боится. Вот так так? — Тариел говорил без умолку, лукаво поглядывая то на Гудуйю, то на Серову. — Ну и рад же я! Не знаю как и благодарить вас, Галина Аркадьевна! Ну что, Гудуйя, поверил ты наконец, что всем теперь земли хватит?
— Верю, Тариел, — сказал Гудуйя. А сам с горестью подумал: «На кой черт мне теперь земля сдалась, дурню старому? На могилу разве что...» Теперь Гудуйя старался для других, другим отвоевывал землю у болота.
— Как же вам все-таки удалось выманить его из лесу, Галина Аркадьевна? Признавайтесь. — Тариел никак не мог успокоиться. Ведь перед ним
