Не считая Виктора, я разослал сотни людей во все стороны, но никаких следов, никакого даже малейшего намека на то, где она может быть. Если она жива, то почему не объявилась до сих пор? Если мертва, почему я чувствую ее?
Это невыносимо.
Я быстро иду по коридору, чуть не сшибая слуг, которые разбегаются при виде меня. Я не погасил промежуточную форму и мои когти царапают мраморный пол, а хвост сшибает со стен картины и вазы со стоек. Мне все равно. Мне хочется разнести весь замок, хочется оставить одни руины, уничтожить все, что напоминает о ней. Проклятое чувство.
Вдруг, я замечаю краем глаза вход в молельную комнату. Двери распахнуты и внутри призывно горит огонь. Вид этого огня словно бы отрезвляет меня. Утихомиривает мою ярость.
Я вхожу внутрь, с удивлением отмечая, что легко перешел в человеческую форму, хотя несколько минут назад мне казалось это невозможным, до того слепая ярость кипела внутри меня. Но теперь, при взгляде на этот алтарный огонь, меня словно окатывает волной усмиряющей воды.
— Я рад, что вы не будете громить молельную комнату, князь. И рад, что вы почтили бога своим визитом. — говорит тихим голосом служитель, которого прислали на замену Виктора. Я улавливаю в его тоне скрытую издевку, но мне почему-то все равно.
Его обожженное лицо, покрытое шрамами, так же, как у Виктора, не выражает ничего, что я мог бы распознать. Лишь кривая маска боли. Но в голосе юнца звучит скрытая веселость. Словно его Забавляет происходящее.
— Ты смеешьвся надо мной? — спрашиваю я. — И тебе не страшно?
Глава 49
— А что ввы можете сделать, князь? Сжечь меня? — он улыбается страшной улыбкой, — так я желаю этого всем сердцем. Быть сожженным для меня — это высшая награда. А быть сожженным драконом — благословение, не иначе.
— Виктор нравился мне больше, — говорю я. — Ты слишком молод, и похоже глуп, раз позволяешь себе говорить в таком тоне.
— Прикажете мне вернуться в монастырь?
— Мне все равно, — говорю я и подхожу к пылающему алтарю, — можешь хоть сквозь землю провалиться.
— Что вас беспокоит, князь? — говорит он совсем другим тоном, в котором больше не слышится и намека на веселость. — Я здесь, в конце, концов. чтобы помогать.
— Ты не поможешь. Никто не поможет. Я потерял свою истинную, и с каждой минутой надежда на то, что она вернется, тает, а скоро надежды не останется совсем, — говорю я, следя за игрой языков пламени. Мне кажется, что они, так же, как служитель бога, смеются надо мной, потешаются и скалятся в язвительных гримасах.
— Похоже, ситуация безвыходная, да? — задумчиво говорит служитель и поднимается с колен. Он подходит ко мне и заглядывает в мои глаза.
— Бог дал вам такой дар, князь. Как сильно мечтает каждый из нас, смертных, испытать хотя бы долю того благословения, что было даровано вам. Но мы можем только смотреть, быть благодарными свидетелями этого огненного чуда.
— Если бы ты знал, какая боль терзает меня, ты бы предпочел смерть, человек. — говорю я, понемногу начиная привыкать к его манере выражаться. Конечно, его следовало бы проучить, но с другой стороны, он всего лишь служитель. И он прав, терять ему, по сути нечего, кроме собственной жизни, которой он, в общем-то не дорожит и готов в любую минуту поменять на встречу со своим огненным богом, поскольку верит, что тот примет его с распростертыми объятиями.
— А что вы сделали для того, чтобы решить вашу проблему? Разве вы отправились на поиски своей истинной? — он переходит от одной части алтаря к другой и подбрасывает дров, отчего вверх взмывает сноп искр и в помещении становится жарко.
— Я отправил людей на ее поиски…
— Людей? — усмехается он. — А что могут сделать люди? Разве знают они, где ее искать? Разве могут они почувствовать то, что чувствуете вы, как ее истинный? Каков по вашему у них шанс на успех?
— Я отправил добрую сотню лучших сыщиков…
— А сколько отправил князь Салемс? Как вы думаете, князь? Если найти ее возможно, у кого больше шансов?
Я чувствую, как внутри снова начинает нарастать ярость и раздражение. Что он позволяет себе? Ведь мое терпение и вправду может лопнуть и я, в конце концов изжарю его заживо, если он продолжит молоть языком.
— Ты забываешься, монах, — рычу я едва слышно, не отрывая глаз от алтаря.
— А вот мне думается, что это вы забыли что-то.
— Да что ты себе позволяешь? — рычу я и хватаю служителя за горло. Его лицо тут же краснеет и он начинает с шумом вдыхать воздух.
— Я знаю, чего я бы себе не позволил никогда, князь, я бы не позволил себе бросить истинную, которая носит под сердцем будущего императора. Можете убить меня, но от правды это вас не защитит. Вы трус, Каэн Сандерс. прячетесь. как крыса в своем замке, окружая себя бесполезным войском, когда главная битва будет совсем не здесь.
Вспышка ярости вонзается мне прямо в сердце, я поднимаю человека вверх и что есть сил, кидаю на горящий алтарь. Во все стороны разлетаются тысячи ослепительных искр от горящих углей.
Служитель не вопит, не стонет и не хнычет. Я смотрю, как загорается его мантия и огонь охватывает его тело, но он не кричит. Лишь спокойно встает и смотрит мне в глаза.
— Огонь — это мое благословение, князь, — говорит он высоким голосом, и вдруг начинает хохотать.
— Проклятый безумец, — кричу я и перевоплощаюсь в промежуточную форму. Распахиваю крылья, которые едва могут развернуться здесь, в помещении молельни, и в два шага подхожу к служителю. Быстро обхватываю его крыльями, чтобы загасить пламя, что прижигает его одежду к телу.
— Спасибо, — выдыхает он, и в
