у нее выдернули не один верхний зуб, а, скорее, два или даже три. А еще у нее было бледное, без единой, ну хоть одной веснушечки, утонченное лицо. Я бы точнее выразился – какое-то декадентское. Или диссидентское. И очки в золотистой оправе.
Да, моя девушка (или мой товарищ – мы еще с ней не решили) ловко поработала над своим образом. Декадентским или диссидентским. Что в этих краях вполне уместно. Даже приветствуется. Но все-таки я ее сразу узнал! Браво мне! Браво! Как в сказке! Среди десяти абсолютно одинаковых голубок – отыщи свою любимую. Я ее отыскал мгновенно. Не думая. Без оглядки… А вдруг дело не в любви? А вдруг все проще? Вот, к примеру, у моей голубки такие характерные оттопыренные ушки, что ни с кем не спутаешь! Но, ей-богу, уши тут ни при чем, их стрижка скрывала… Или все же во всем виновата она, любовь?
Несмотря на то что Яга вдруг превратилась в женщину-вамп, она все равно мне очень-преочень нравилась. Ну, разве чуть более умной. Чуть более интеллигентной. А вот это – из-за очков. Очки способны творить чудеса! Я всегда преклонялся перед очкариками. Поскольку сам был из них. В общем, моя Яга стала Ягой-очкариком. И мне она нравилась… Даже когда она опять примет свой первоначальный вид. Станет рыжей, веснушчатой и откровенно лопоухой. Я непременно попрошу ее носить очки. Непременно…
И мне вдруг захотелось изо всей силы обнять ее, чтобы почувствовать выпирающие лопатки, чтобы хрустнули косточки на позвоночнике… Ну, вот. Врач, а выражаюсь как дворовый поэт. Ну, ладно, если не обнять, то хотя бы слегка дернуть за оттопыренное ушко. О, это уже не дворовой поэт. А дворовой, то есть придворный. При дворе Городка… Ух!
И я вновь вытер вспотевший лоб. Слава богу, никто не придал значения моим манипуляциям с платком. Все решили, что я просто время от времени вытираю лоб носовым платком. Может, это привычка у меня такая. Каждый ведь имеет право на привычку. Особенно если она не причиняет неудобств соседу. Хотя зачастую и раздражает. Так уж мы устроены. Нас, как правило, раздражает то, что неудобств не причиняет. Того, что причиняет, мы зачастую боимся.
Яга-очкарик даже не шевельнула своими лопоухими ушами. Невозмутима, как на репродукции Васнецова из школьного учебника. И так же серьезна. Будто собиралась кого-то слопать. И по чью душу она сюда прилетела? Надеюсь, не на метле. И надеюсь, не по мою. Мы с ней эту кашу заварили, похоже, нам с ней ее и будем расхлебывать. Главное – не подавиться.
Мне вообще стало как-то так легко и спокойно. Словно крылышки выросли за спиной и я запросто мог взлететь и покружить вокруг абажура. Или словно, как в детстве, мама укрыла меня под зонтиком. Как в домике. Где ничего не страшно. Ни гроза. Ни ливень. Ни ветер. Домик-зонтик. И рядом мама…
Яга не была моей мамой. И все же. Все перевернулось в моей душе в одно мгновенье. И это мгновенье показалось чудным. И я, как никогда, понял Пушкина. Я тоже навсегда запомню чудное мгновенье. Когда явилась Яга. Хотя не было домика-зонтика. Не было грозы и ветра. И не было мамы. А еще, еще – впалая щека. Ее не было. И она неспроста. Я чувствовал, что за впалой щекой Яги что-то скрывается. Очень важное. Вообще, возможно, весь секрет – во впалой щеке.
Яга едва скользнула по моей скромной персоне очкастым взглядом (как и положено, по правилам игры) и с жадностью устремила свои глаза на стол. Где дымилась жареная рыба и горкой лежали огурцы прямо из бочки. Хотя, возможно, они были вовсе и не бочковые. Ведь в Городке все врут. Может, просто из сетевого магазина – и делов-то.
– Как же вкусно вы меня встречаете!
– Не волнуйся, зато невкусно проводим! – не выдержала и огрызнулась Дункан.
Она машинально поправила несуществующие очки на переносице.
– Поначалу бы неплохо поздороваться и представиться, – буркнул Туполев, развязно развалившись на стуле.
Надо отдать должное этому мурлу. В отличие от Дункан, он был дружелюбнее. Хотя вежливость не в его характере. Видимо, бабки-ёжки были очень даже в его вкусе.
– Может, и поздороваться не успеет, только и успеет сказать «прощайте»! И к чему все эти представления? – Дункан с ненавистью смотрела на Туполева.
О! Тут, похоже, вовсю кипят шекспировские страсти! Нужно взять на заметку. Вдруг Шекспир мне поможет подыграть?
Яга без приглашения уселась на пустующий стул, забросив ногу за ногу.
– Приятного аппетита. А зовут меня Клеопатра! И я к вам надолго. Очень надолго. Так что – здравствуйте.
– Ха-ха-ха! – Дункан буквально закачалась на стуле. И даже бестактно схватилась за живот. – Ха-ха-ха! Ой, держите меня, не могу – Клеопатра! Не больше и не меньше!
– Больше, – подчеркнуто серьезно ответила Яга. – Гораздо больше.
Но Дункан было не так просто вывести из равновесия. Вернее, из неравновесия, в котором она по-прежнему пребывала, качаясь на стуле.
– Держите меня! Клеопатра! Держите меня!
И я ее удержал. Поскольку она чуть не рухнула на пол. Яга с досадой посмотрела на меня. Конечно, свалившаяся со стула Дункан сейчас ей более понравилась. Расплата. Как правило, в жизни только такие расплаты и бывают. Не больше. Упасть со стула. Или плюхнуться в лужу. Ну, или что-то подобное. Но я даже такую подобность не допустил. Хотя Дункан было бы поделом. К тому же чем Клеопатра хуже Дункан? И чем Дункан смешнее Клеопатры? Мы все здесь со своими прозвищами выглядим придурками. К тому же, по правде, почему-то именно Клеопатра выглядела нелепее. И смешнее. Не объяснить – почему. А мне с Дункан нужно было наводить мосты. И моя помощь была своевременной. Она тут же перестала смеяться. И бросила на меня ласковый взгляд. О, это было мне ни к чему. И я ответил ей сдержанной улыбкой. Впрочем, сдержанность она проигнорировала, а улыбку приняла, прибавив ей эпитет «милая».
Я перевел взгляд на Ягу-Клеопатру. Сейчас можно было бы литературно выразиться, что, мол, все женщины – это смесь бабок-ёжек и клеопатр. Но это было бы неправдой. Все же такая смесь в женщине встречается редко…
Я посмотрел на Клеопатру. Пришел мой час что-то сказать ей. Было бы подозрительно, если бы я промолчал. Учитывая, что нельзя исключать, что мой упавший носовой платок остался кем-нибудь замеченным.
– Что ж, мы рады вас видеть. Вы будете четвертым, простите, четвертой.
– А четыре делится на два, – многозначительно усмехнулась Дункан.
– Два на два, – вдруг улыбнулся Туполев.
Я и не
