поступить, – сказал Тимофей.
– Не умничай, мальчик! Можете сколько угодно валить вину на Оскара, но когда следователи приедут, они вычислят, что убийца – один из вас! Оскар мне три года назад трахеотомию сделал, с того света вытащил. Я ему не то что свою жизнь – жизнь своих детей доверю! А вы…
– Мы уже уходим, – сказал Тимофей. – Вероника?
Вероника взяла со стола планшет и, вежливо улыбнувшись, протиснулась мимо повара.
73
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД
Первым отмер Вернер. Приказал Тимофею и Габриэле:
– Стойте здесь! – и кинулся в погоню.
Колокольчик на хлопнувшей двери звякнул так отчаянно, что Габриэле стало его жаль. Звон еще раздавался у нее в ушах, когда Тимофей, не говоря ни слова, выбежал из магазина вслед за Вернером.
Габриэла оглянулась на единственного человека, оставшегося с ней, – китаянку. Кивнув на принесенные Вернером бутылки, сказала:
– Мы не будем это покупать. Извините, – и тоже выбежала из магазина.
Дурацкая мысль, пришедшая почему-то в голову: китаянка не выглядела расстроенной. Скорее, восхищенной. Должно быть, не каждый день в ее магазине устраивали такие шоу.
Выбежав, Габриэла едва успела заметить Тимофея, свернувшего за угол дома. Устремилась туда же и увидела детскую площадку. Малыши под присмотром мам и нянь качались на качелях, играли в песочнице и лазили по пластиковым горкам.
К тому моменту, как Габриэла выбежала из-за угла, Тимофей уже пересек площадку и несся дальше. Габриэла, стараясь не терять его из виду, бросилась следом.
Ч-черт!!! Кто-то из малышей столкнул с горки игрушечный самосвал. Тот покатился под ноги бегущей Габриэле. Она споткнулась о машинку и упала – растянувшись во весь рост.
– Девочка!..
– Ты не ушиблась?..
– Тебе помочь?..
Габриэлу обступили мамы и няни.
Она почти не ушиблась – резиновое покрытие площадки, рассчитанное на нетвердо стоящих на ногах малышей, погасило удар. И даже не испачкалась. Но время было безвозвратно потеряно – когда Габриэла поднялась на ноги, Тимофея уже не увидела.
Невежливо отмахнувшись от причитающих мам и нянь, Габриэла бегом пересекла площадку. Огляделась. Площадка располагалась между двумя домами. За следующим, дальним домом виднелся забор, отгораживающий здание спортивного комплекса. У забора Габриэла разглядела две знакомые фигуры и побежала к ним.
Вернер держал в руках куртку. Выглядела она точь-в-точь как та, в которую был одет беглец. Потертая джинсовая куртка – Габриэла подумала, что ее купили задолго до того, как появилась на свет она сама.
Габриэла знала людей, которые тяжело расстаются со старыми вещами. Мамин брат, дядя Шухарт, был таким. Запросто мог надеть ветровку или кардиган, которые покупал еще когда учился в колледже – благо, в размере дядя Шухарт с тех пор не изменился. Его жена ворчала, но старые вещи не выбрасывала. И выглядели эти вещи совсем не так, как куртка, которую вертел в руках Вернер. Дядя Шухарт не выбрасывал старье, потому что к нему привык. Хозяин этой куртки не выбрасывал ее потому, что махнул на себя рукой. Ему было все равно, как он выглядит. И просто не приходило в голову, что можно зайти, например, в секонд-хенд и подобрать себе что-то гораздо более приличное – заплатив за это сущие копейки. Если за состоянием вещей дяди Шухарта тщательно следила его жена, то об этой куртке Габриэла не могла сказать, как давно она бывала в прачечной. Человек, потерявший ее, был еще не бездомным. Он пока не опустился на самое дно. Но уверенно туда стремился – в этом Габриэла отчего-то не сомневалась.
Рукава куртки порвались под мышками. А сама она оказалась вывернутой наизнанку.
– Он полез через забор, – объяснил Вернер в ответ на вопрос Габриэлы. – Зацепился курткой, повис. Увидел, что я его догоняю, поднял руки и вывернулся. Я бы его уже не догнал… Да и, если рассудить, догони я его – что бы предъявил? Мы ведь толком ничего не знаем. Не знаем даже, кто он такой.
Тимофей стоял рядом с Вернером. Он, по своему обыкновению, молчал.
– А документов нет? – спросила Габриэла.
Вернер покачал головой.
– Ни телефона, ни документов. Ни хоть какого завалящего чека…
Но, тем не менее, продолжил обшаривать карманы куртки. И вдруг воскликнул:
– О!
Нащупав что-то, нырнул пальцами во внутренний карман. И вытащил из него почтовый конверт.
Конверт выглядел так, словно о нем надолго забыли. Он был помят и потерт на сгибах.
– Давно с собой таскает, – подтвердил догадки Габриэлы Вернер. – Так, ну адреса нет…
Он повертел конверт – на котором действительно не были указаны ни адрес, ни имя получателя. Конверт не был даже заклеен.
Вернер открыл его и вытащил сложенный вчетверо лист бумаги. Прочитав отпечатанные на принтере слова, присвистнул.
«Завтра, в 15.00, оставишь ту же сумму в том же месте. Если опоздаешь хоть на минуту, господин Беренс все узнает».
Подписи на листе не было.
– И что это значит? – спросила Габриэла.
Вернер вздохнул:
– Это называется «шантаж», малышка. Человек, который от нас убежал, знал что-то о другом человеке. Такое, что тому, другому, не хотелось афишировать. Не хотелось настолько, что готов был отдать любые деньги – лишь бы правда не вылезла наружу. И, судя по всему, отдавал он эти деньги уже не раз.
– Почему вы так думаете? – спросил Тимофей. Это были первые слова, которые он произнес с тех пор, как вместе с Вернером оказался у забора. – Потому что тут написано: ту же сумму, в том же месте?
Вернер кивнул:
– Тот парень, которому адресовано письмо, уже платил шантажисту. И думается мне – не однажды.
– Почему?
– Потому что это письмо не дошло до адресата. Он его написал – но не отправил. Таскал в кармане, скорее всего, просто потому, что забыл выбросить. А это значит, что тот, другой парень перестал платить.
– Нет, – сказал Тимофей.
Вернер вопросительно посмотрел на него.
– Как он мог отказаться платить, не получив письма? Ведь если он его не получил, то и не знал, что с него опять требуют деньги. Значит, это письмо перестало быть актуальным по какой-то другой причине.
– Да, пожалуй. – Вернер вдруг улыбнулся. – Знаешь… А из тебя получится неплохой коп.
– Нет, – отрезал Тимофей.
– Нет?
– Нет. Не получится.
– Ты слишком строг к себе. – Вернер потрепал Тимофея по плечу. – Я когда-то тоже думал, что из меня ничего не выйдет. Но…
– Я не думаю, что из меня ничего не выйдет. Я просто не хочу работать в полиции.
– Вот как? И почему же?
– Потому что вы – не свободны.
Вернер невесело усмехнулся:
– Никто в этом мире не свободен, парень. Повзрослеешь –
