промёрз — что туша на крюке в мясном ряду. Заныл распоротый бок, полыхнули огнём сбитые ступни. Сабуров виновато оглянулся на исчезающий вдали синий домик и шагнул в обтрёпанный уют мобилизованного пульмана.
— Мищенко! — рявкнул с порога ротмистр. — Приведи доктора. Савелий! Неси горячей воды и достань чистое бельё. Сабуров, оставьте вы револьвер, никто в вас уже не стреляет…
Константин опустился на сиденье. В купе заглядывали любопытные лица. Какой-то унтер поставил перед ним горячий чай в подстаканнике. Тепло постепенно, одну за другой, расслабляло судорожно сведённые мышцы, шумело в ушах, бережно покачивало Сабурова на мягких кожаных подушках.
“Не убьёт же он свою дочь…” — подумал Константин перед тем, как провалиться в небытие.
Маковей положил ещё одну пулю, и снова мимо. Он видел, как Сабурова втянули на подножку последнего эшелона. Мерзавец ушёл живым, хоть трижды мог сдохнуть. В обычное время Маку его не упустил бы, но сейчас руки дрожали, в глазах двоилось. Вначале он винил в этом русский коньяк, но быстро догадался, что дочь опоила их морфием так же, как он опаивал её несчастного жениха. Злость от этого открытия отчего-то мешалась с гордостью. Он опустил винтовку и тяжело встал. Падая на колено, Маку разбередил старую рану, и штанина прилипла к ноге, залитой остывшей кровью.
Он вошёл в дом. Спальни Замфира и дочери были пусты. В открытой двери кухни — неубранный стол с почти пустой бутылкой “Шустова” по центру. Дверь в их с Амалией спальню была закрыта. Он поднажал плечом, затрещал косяк.
— Не входи! — услышал он дрожащий, но решительный голос жены.
— Не дури, Малица, открой!
— Маковей! У меня ружьё! Войдёшь — я выстрелю!
— Малька, не сходи с ума! — Маковей прислушался, в спальне было тихо. Скорей всего Виорика прячется за кроватью, а Амалия стоит перед ней, направив ствол ему в грудь. — Ладно, ухожу! — сказал он. — На конюшню пойду коня запрягать. Собирайтесь, ехать пора.
Он отошёл к выходу на крыльцо. Никаких звуков из спальни не доносилось. Крадучись, он обошёл дом и заглянул в окно спальни. Виорику видно не было, зато он сразу увидел растрёпанный затылок Амалии. Взяв его на мушку, он легонько стукнул дулом в оконное стекло. Жена испуганно обернулась.
— Ружьё опусти, я выстрелю раньше, — крикнул он. Амалия повиновалась. — Теперь открой окно и медленно передай его мне. Дверь под прицелом! — рявкнул он, скорей почувствовав, чем заметив какое-то движение.
Не опуская винтовку, Маковей принял ружье и бросил на землю, а потом совершенно нормальным голосом, без угрожающих ноток, сказал:
— Ну вы совсем сдурели обе? Устроили шапито! Малька, я тебя хоть раз в жизни пальцем тронул? А Виорицу?
Амалия недоверчиво посмотрела ему в глаза, и он спокойно принял её взгляд.
— Ты убил этого офицера? — спросила она.
— Не попал! На поезде уехал любовничек ваш.
— Врёшь! — появилось в окне сердитое лицо Виорики.
— Ну выйди посмотри. Поле голое. Прикопать его я не успел бы. Мог в нужнике утопить, — ухмыльнулся тут Маковей. — Самое место. Проверить не хочешь?
— А со мной что сделаешь? — с вызовом спросила Виорика.
— Живьём сожру, если немедленно не накормишь отца завтраком!
Маковей сидел за кухонным столом, задумчиво барабаня пальцами по скатерти, будто и не было наркотического сна, дочкиного грехопадения, утренней перестрелки. Женщины суетились, украдкой поглядывая на молчаливого Сырбу. Сразу после завтрака в тишине и молчании Маковей ушёл запрягать першерона в телегу. Амалия суетилась, пакуя тюки с вещами. Виорика помогала ей вначале, потом незаметно исчезла. Мать махнула рукой: дочка столько пережила, пусть побудет одна.
Маковей нашёл Виорику в спальне Замфира на сброшенной под окно перине. Дочь лежала, глядя в потолок и поглаживала живот. Она вспоминала прошлую ночь и пыталась в своих мыслях заменить Костэла на Василе. Ничего не получалось, всё было не так. Она понимала это и жалела о том, что сделала. Потом вспоминала ярость на лице Маковея и довольно улыбалась. Нет, не зря. Всё не зря. Виорика отомстила за гвозди в оконной раме, за морфий в ракии, за унижения и издевательства, которым подвергал отец её Василе, за гибель любимого. Жалко, слабо, но отомстила, как могла. Пробила дубовую кожу Маковея. Отец понял движение дочкиной руки иначе и накрыл её ладонью.
— Убить меня хочешь? — со слабой улыбкой спросила Виорика.
— Хотел немного, — ответил Маковей. — Но всё равно б не смог. Я тебя очень люблю.
— А я тебя ненавижу.
— Это ничего. Ты, главное, береги маленького Замфирчика. Вы, бабы, ведьмы, новую жизнь сразу чуете. Оттого ты улыбаешься?
— Чему радоваться? Байстрюка растить? Сброшу его, ещё не хватало.
— Не вздумай, дочка. Едем в Бухарест забирать Замфирово наследство. Будет Замфирчик расти в шелках и золоте.
— Какое наследство, пап? Свадьбы не было.
— Не было? — притворно удивился Маковей. — А мне казалось была… Подожди-ка, подожди-ка…
Он рассеянно зашарил по карманам и вытащил какую-то бумагу.
— Ну как же не было? Вот, и венчальное свидетельство есть.
Виорика села, недоверчиво разглядывая бумагу, на свет посмотрела — гербовые знаки были на месте.
— Подложное? — спросила она.
— Самое настоящее, — заверил её Маковей. — Собственной рукой отца Софрония писаное, и в приходской книге соответственно прописанное.
Виорика протянула ему свидетельство и он бережно сунул его за пазуху.
— Никогда не сдаёшься?
— Куда сдаваться, пока вы у меня есть?
— Господи, как же я тебя ненавижу! — Виорика со стоном откинулась на подушки.
— Пойдём, дочка, — Маковей, кряхтя, встал. — Пора в дорогу.
Утром следующего дня войсковой эшелон свернул не на ту ветку. Машинист, который знал весь маршрут как пять своих чумазых пальцев, сразу это заметил и остановил поезд. Вместе с кочегаром, начальником поезда и парой любопытствующих офицеров они вернулись к стрелке, потом осмотрели домик обходчика. Во дворе паслись куры, бегал спущенный с цепи пёс. Открытая конюшня была пуста, пол усыпан осколками, на одном из них машинист заметил аптечную этикетку с надписью “Morphium”. В доме — ни души, лишь беспорядок, свидетельствующий о спешных сборах. На буфете — недопитая бутылка коньяка.
— Неплохо живут стрелочники в нашем королевстве, — с ехидцей заметил начальник поезда, понюхав горлышко и поставил бутылку на место.
Они осмотрели другие комнаты. В одной из спален на полу валялся разломанный телеграфный аппарат Морзе. Шкафы повсюду были пусты, ящики комодов выдвинуты — по всему выходило, что возвращаться хозяева не собирались.
— Господин лейтенант, не сочтите за труд отрядить кочегара с красным флажком к стрелке, — попросил начальник поезда одного из сопровождающих офицеров. — И отправьте помощника машиниста в ближайшую деревню. Пусть реквизирует лошадь и скачет в Тараклию. Надо срочно сообщить об этом
