Я слышу шаги. Кто-то помимо меня трамбует скрипучий позавчерашний снег. Ломается ветка. С моих губ срывается громкий вздох. Желудок сжимается в тугой пульсирующий узел. К горлу подкатывает тошнота. Все во мне кричит и призывает спасаться. Машинально ускоряюсь, но по-прежнему не оглядываюсь. Идущий следом человек делает то же самое… Шагаю все чаще и быстрее, но он столь же методично сокращает расстояние.
Когда колотящееся в груди сердце, взорванный пульс и надсадное дыхание отбирают возможность слышать что-нибудь вне своего организма, перехожу на бег. Только все мои движения ощущаются заторможенными, словно преследующий меня человек на веревке держит, не позволяя отдалиться.
Вскрикиваю коротко, когда обхватывает сзади руками, и тотчас прикусываю губу, чтобы инстинктивно не разораться на весь парк. Зажмуриваюсь, когда прокручивает, разворачивая к себе лицом. Судорожно вдыхаю и шумно выдыхаю. Скольжу пальцами по холодной коже куртки. Снова вдыхаю, захватываю максимальное количество кислорода и его запаха… Резко распахиваю глаза.
— Что творишь, Катенька? — по губам читаю. Взбесившееся сердце не позволяет его слышать. Либо же Тарский говорит слишком тихо. Не знаю… Очень медленно поднимаю взгляд к мерцающей стали глаз. — Катя? — встряхивает так, что у меня перед глазами рябит, и желудок моментально бунтует.
— Что ты делаешь? — шиплю и морщусь, словно встревоженная кошка. — Хочешь увидеть, что я ела на завтрак?
— Я спрашиваю, зачем ты бродишь в таких местах в одиночку?
— Может, я соскучилась? — с вызовов выпаливаю. — А ты всегда приходишь, когда я оказываюсь в опасности.
Таир замирает, явно не зная, как реагировать на мое признание.
— Ты сейчас серьезно, блядь? — приглушенно выдыхает.
— Нет! Просто пошутила, — не менее резко шепчу. Почему-то хочется говорить именно так — тихо. Чтобы никто не услышал. — Все. Отпусти. Нагляделась.
А сама ведь продолжаю смотреть. Каждую черточку впитываю, словно без того, едва закрыв глаза, не вижу его одного. Глаза и губы, складку между бровями, твердый подбородок, характерную мимику, выразительные взгляды…
— Кажется, я схожу с ума, — запоздало понимаю, что выдаю мысли вслух.
— Почему тебе так кажется?
— Потому что… — едва слышно шепчу, и голос срывается. — Потому что я хочу тебя поцеловать…
Гордей, тяжело выдохнув, прожигает меня взглядом. На губы смотрит — их сходу начинает будто от мороза пощипывать. Но я-то знаю, что это не физическая реакция. Все он виноват.
Оглянувшись по сторонам, Тарский вдруг берет меня за руку и увлекает дальше по тропинке. Я ничего не спрашиваю. Вероятно, у меня просто окончательно отключается мозг. Позволяю ему приволочь себя к большому черному внедорожнику с затемненными окнами и затолкать на пассажирское сиденье.
— Я через неделю замуж выхожу, помнишь? — выпаливаю, когда Таир садится на место водителя и притягивает дверь.
Не знаю, какой реакции жду. Но точно не того, что он схватит меня и потащит на себя. Больно ударяюсь коленкой, пока перебираюсь, запутываюсь в длинном пальто и дышу так, словно кричу.
Едва задница оказывается на бедрах Тарского, с губ слетают следующие слова:
— Меня ждет шикарная брачная ночь…
— Осторожно, мать твою, Катенька, — рычит Тарский, когда я его стараниями оказываюсь на нем верхом. — Я тебя до брачной ночи вдовой сделаю.
— Орловский превосходный любовник… — продолжаю его доводить.
— Закрой рот, — жестко расчерчивает слоги.
— А целуется как, м-м-м…
— Мать твою… Катя… Что ты делаешь? — рявкает так, что я вмиг притихаю. Как тот заяц, которым он меня раньше называл, ошарашенно гляжу в его блестящие, будто воспаленные глаза. Ладонями лицо мое сжимает. Скользит пальцами в волосы, вызывая по всему телу мурашки. — Что ты делаешь? — спрашивает уже тихо, с каким-то надрывом.
— Если бы я сама понимала… — выдыхаю в тон.
Тарский дергает меня на себя. Дергает грубо, но прислоняет к своему лицу безумно ласково.
— Ждала меня?
— Нет… — мотаю головой и прерывисто вздыхаю.
— Ждала ведь.
— Нет… — новый вздох кажется всхлипом. — Не ждала…
— Ждала, Катенька, — улыбается и… целует.
Это просто сон. Я сплю. Во сне можно все.
Я дрожу. Он напирает. И я распахиваю губы. Принимаю его вкус и тепло. Безумный коктейль. Настоящий дурман. В груди что-то взрывается и осыпается жгучими искрами. Решетит плоть. Задевает самые чувствительные точки. Внизу живота безумный вихрь закручивается.
Гордей не торопится. Он, словно так же, как и я, мечтает насладиться каждым мгновением долгожданной близости. Страстно и сладко целует. Бесконечно… Бесконечно целует. Наверное, мы оба боимся остановиться. Тогда могут прозвучать слова — плохие и жестокие. Они способны все разрушить.
Лишь когда первый голод стихает, начинаю замечать другие, казалось бы, более чем очевидные вещи. Его жадные руки по всему моему телу. Каменный член, вжимающийся в шов моих джинсов и заставляющий на каждом движении содрогаться.
— Замерзла? — спрашивает между поцелуями.
Нет, мне не холодно. Мне очень жарко. И я не хочу, чтобы он останавливался, поэтому просто мотаю головой.
— Поехали со мной, — шепчет таким тоном, от которого меня еще сильнее дрожь пробирает. — Катя? Поехали.
— Я не могу…
— Катя… Катенька… Поехали…
— Я… Я не знаю… — боюсь, но вопреки всему желаю этого больше всего на свете. Закрыться от всего мира. Ощутить его всем своим телом, каждым сантиметром голой кожи. И внутри его почувствовать. До боли. До хрипа. До одуряющей дрожи. Хочу настолько сильно, что плоть пульсирует и пропитывает жаркой влагой белье. — Только если ты не примешь это за любовь… Просто секс… — сама в шоке от того, что говорю.
Точно схожу с ума. И кажется, Тарскому снова хочется меня убить. Руки до боли сжимают плечи. Губы прекращают ласкать. Слышу скрип его зубов.
— Хорошо. Будь по-твоему, Катерина. Просто секс.
— Едем? — все еще не верю.
Но он заключает уверенно:
— Едем.
Глава 39
Катерина
Практически всю дорогу сижу с закрытыми глазами. Со стороны, наверное, кажется, что расслабилась или даже уснула. На самом деле, попросту не хочу запоминать дорогу. Мне это ни к чему. То, что я еду к Тарскому, ничего не значит. Иногда люди идут на поводу у своей слабости. Я тоже имею на это право. Главное, не забывать, что это лишь физическое удовлетворение.
Труднее всего не оглядываться на парковке. Боюсь узнать район. Не говоря уже о точном расположении. Идем в тишине. Тарский, потому что привык молчать, а я, потому что сдерживаюсь. Но чем ближе мы подходим к черной глянцевой двери в конце просторного коридора, тем яснее я осознаю, что не смогу просто переспать с ним. Чувства вырываются, как ни блокирую их. От этого душу вновь разбивает страх.
