— Составляю приходно-расходный баланс за неделю, потому что завтра мне нужно уехать, а если я не проконтролирую все лично, то, сами понимаете…
Он замолчал. Алекс продолжала улыбаться. Забавно — ей достаточно всего лишь приподнять одну бровь или замолчать, чтобы и он тоже замолчал или, напротив, продолжал говорить. Если бы она сейчас стояла напротив него, ей достаточно было бы улыбнуться определенным образом, затем взглянуть на него, слегка повернув голову, чтобы он либо осекся на середине фразы, либо закончил ее совсем иначе, чем хотел. Впрочем, сейчас она именно это и сделала — она замолчала, и он тоже осекся на полуслове, догадавшись, что это не самый лучший вариант ответа.
— Впрочем, не важно, — продолжал он. — А вы что делаете?
В первую встречу, по выходе из ресторана, она произвела на него впечатление, которое всегда производила на мужчин. Она знала рецепт. Нужно идти слегка скованной походкой, немного опустив плечи, и смотреть на собеседника склонив голову, чуть приоткрыв рот и наивно распахнув глаза… Она снова видела Феликса, каким он был в тот вечер, на тротуаре, — он сходил с ума от желания обладать ею. Его сексуальная одержимость буквально сочилась изо всех пор. Иными словами, заполучить его будет совсем не трудно.
— Я валяюсь в постели, — ответила она.
Алекс произнесла это нейтральным тоном — никаких игривых ноток, никаких нарочито растянутых слов, никакого грудного голоса. Она просто хотела вызвать у него легкое замешательство. Она сообщала лишь чистую информацию. Но в этом и заключался безошибочный маневр по завлечению его в бездну. Молчание. Ей казалось, что она слышит грохот бури, вызванной ею в душевном мире Феликса, неспособного произнести хоть слово. Наконец он по-дурацки рассмеялся, а затем, поскольку она никак не отреагировала, продолжая хранить молчание, с тем чтобы его нервное напряжение не утихало, — с трудом выдавил:
— В постели, значит…
Чувствовалось, что он вне себя. На какое-то время он словно стал единым целым со своим мобильным телефоном — исходившие от него волны страсти распространялись по всему городу и наконец достигали ее, окутывая все ее полуобнаженное тело, касаясь живота, проникая сквозь ткань трусиков, таких тонких, — наверняка он догадывался, что они тонкие и совсем крошечные, — он просачивался сквозь них, он пропитывал собой всю атмосферу комнаты, каждую пылинку, порхающую вокруг нее, и при этом не произносил ни слова — сейчас он был не в силах это сделать. Алекс слабо улыбнулась. Он словно услышал эту улыбку.
— Почему вы улыбаетесь?
— Потому что вы меня смешите, Феликс.
Она уже называла его по имени?..
— А-а…
Он явно не знал, как продолжить разговор.
— Что вы делаете сегодня вечером? — подбодрила его Алекс.
Судя по звукам, он попытался подобрать слюни. Это удалось лишь со второго раза.
— Ничего…
— Может быть, пригласите меня поужинать?
— Сегодня вечером?..
— Понимаю, — ответила Алекс прохладным тоном, — я не вовремя… Извините.
В следующую секунду ее улыбка стала шире — из-за бурного потока извинений, оправданий, обещаний, уточнений, резонов, мотивов — и, машинально выслушивая их, она взглянула на часы: девятнадцать тридцать. В следующую секунду она резко перебила этот словесный поток:
— В восемь?
— Да, хорошо, в восемь!
— Где?
Алекс закрыла глаза и скрестила ноги на спинке кровати. Все оказалось даже проще, чем она думала. Феликсу не понадобилось и минуты, чтобы предложить какой-то ресторан. Алекс наклонилась к прикроватному столику и записала адрес.
— Там хорошо, — заверил он. — Точнее… ну, сами увидите. А если вам не понравится, мы можем пойти в другое место.
— Но если там хорошо, зачем идти куда-то еще?
— Ну… это дело вкуса…
— Вот именно, Феликс, я хочу оценить ваш вкус.
Не дожидаясь ответа, Алекс повесила трубку и потянулась, как кошка.
37
Судья объявил общий сбор. Собрался весь отдел с Ле-Гуэном во главе: Камиль, Луи, Арман. Расследование топталось на месте самым жалким образом.
Хотя… все же это не совсем так. Наконец-то появились кое-какие новости. Точнее, весьма значительные новости, радикально меняющие ранее сложившуюся картину, — отчего судья и предложил Ле-Гуэну довести это до сведения всех своих подчиненных. Едва лишь Видар появился в кабинете, Ле-Гуэн поспешил заранее успокоить взглядом Камиля. Последний чувствовал, как в нем с каждой секундой нарастает напряжение, поднимаясь откуда-то из глубин живота. Пальцы его рук, сцепленные за спиной, непрерывно шевелились, словно разминаясь перед сложной операцией, требующей предельной точности. Он наблюдал за вошедшим судьей. По манере Видара, заметной с самого начала расследования, нетрудно понять, что наивысший признак ума в его представлении — это оставить за собой последнее слово. Вот и сегодня он явно не собирался предоставить такую возможность кому-то другому.
Его внешний вид, как всегда, безупречен. Темно-серый костюм, темно-серый галстук, строгая элегантность воплощенного Правосудия. Глядя на этот чеховский костюм, Камиль догадывается, что судья намерен прибегнуть к театральным эффектам. Нынешняя роль не из сложных, и он разыграл ее как по нотам. Пьеса называлась «Хроника объявленной новости», и все собравшиеся в общих чертах представляли, как будут развиваться события. Собственно, вся новость сводилась к следующему: «Ну и олухи же вы!» — поскольку теория Камиля, касающаяся предполагаемой мотивации убийцы, с грохотом рухнула после убийства хозяйки гостиницы.
Известие об этом пришло пару часов назад. В Тулузе убита некая Жаклин Занетти, хозяйка небольшого отеля. Ей нанесли несколько жестоких ударов по голове, затем связали и прикончили, залив в горло концентрированную серную кислоту.
Узнав об этом, Камиль тут же позвонил Делавиню. Они знакомы с самого начала полицейской карьеры, иными словами, уже лет двадцать. Делавинь — комиссар уголовного отдела полиции Тулузы. За последние четыре часа они созванивались семь-восемь раз. Делавинь хороший профессионал, человек во всех смыслах основательный, с почти квадратной фигурой. Кроме того, он очень привязан к своему старому приятелю Верховену. Все это утро Камиль по телефону слушал отчеты о первых результатах расследования, а также допросы свидетелей. Иными словами, фактически присутствовал в тулузской уголовке лично.
— Нет никакого сомнения, — заявил судья Видар, — что речь идет о той же самой убийце. Способ тот же самый, от одного убийства к другому он не меняется. Согласно отчетам, смерть мадам Занетти наступила рано утром в субботу.
— Ее отель у нас в городе известен, — сказал Делавинь, — спокойное местечко, very quiet.[3]
