Но прежних хозяев гостиницы сменили новые люди и с ним обошлись, как с желанным, но чужим гостем, что ему было очень приятно. Тут лишь он заметил также, что говор его и произношение, которые он все эти годы считал чисто швабским, едва изменившимся, звучали здесь чуждо и странно, и кельнерша понимала его с трудом. Показалось странным также, что он отказался от поданного ему салата и спросил другой, который сам заправил и, вместо сладкого мучного блюда, без которого не обходится в Герберсау ни один десерт, спросил варенье и съел полную банку. Когда же он, поев, придвинул к себе второй стул и положил на него ноги, чтобы отдохнуть немного, хозяева и гости сильно изумились. Один гость, за соседним столом, возмущенный этим иноземным обычаем, встал, вытер стул носовым платком и сказал:
– Я и забыл вытереть. Кто знает, быть может, и тут чьи-то грязные сапоги лежали. Другие тихо смеялись, но Шлоттербек лишь мельком взглянул в их сторону, скрестил руки и невозмутимо предавался процессу пищеварения…
Час спустя он встал и опять обошел весь город. С любопытством заглядывал он в окна лавок и мастерских, искал оставшихся в живых стариков, уже в его время бывших стариками. Но в этот день встретил лишь учителя, у которого выводил когда-то на доске первые свои буквы. Ему должно было быть уже далеко за семьдесят, он сильно постарел, вероятно, уже и на службе не состоял, но выглядел еще бодрым и довольным. Шлоттербек хотел заговорить с ним, но его все еще удерживало опасение бури приветствий и рукопожатий. Он пошел дальше, никому не кланяясь, разглядываемый многими, никем не узнаваемый, и провел первый день на родине как иностранец и незнакомец.
Но если люди не заговаривали с ним и не приветствовали его, то тем понятнее и убедительнее говорил сам город со своим блудным сыном. Всюду, правда, были перемены, всюду было много нового, но общий вид городка не изменился и ласково, по-матерински глядел на приезжего, и ему хорошо и спокойно было на душе, и десятки лет чужбины, путешествий и приключений так странно потускнели, слились и растаяли в памяти, словно все было лишь кратковременной отлучкой, небольшим окольным объездом.
Он делал дела здесь и там, зарабатывал деньги, женился на чужбине, потерял жену, знавал радости, знавал и горе, но частью чего-то и дома он сознавал себя лишь здесь, и в то время, как со стороны на него смотрели, как на чужого, даже как на иностранца, он сам чувствовал себя в родной стихии, слитым с этими людьми, улицами и домами. Размышления эти вызвали в нем тихую грусть. Вместо того, чтобы иметь здесь свой дом, работу, семью и потомство, он лучшие свои годы растратил на чужбине и ни новой родины не обрел, ни на старой не пустил корней. Но он не давал этим чувствам власти над собой, лишь тихо внимал им, не возражая внутренне, но в то же время думал, что он вернулся не слишком еще поздно, что впереди у него достаточно времени, чтобы опять стать герберсауэцем и осесть на родной земле.
Разные новшества в городе понравились ему. Он вполне одобрил газовое освещение и новое школьное здание. Наиболее значительные торговые предприятия находились еще, очевидно, в руках местных жителей, прирост же пришлых людей можно было ясно подметить лишь среди рабочих. Прежний патриархальный уклад жизни, очевидно, сохранился еще и можно было надеяться, что вернувшийся на родину после долгого отсутствия обживется скоро и освоится с обычаями и нравами родной страны. Словом, на одинокого и праздного пока человека, родина, облик которой за годы, проведенные на чужбине, не искажался тоскливыми воспоминаниями, – веяло ласковыми тихими чарами, против которых оказалась бессильной его неиспорченная и неискушенная душа. В гостиницу он вернулся в сумерки, в хорошем настроении и не раскаивался в том, что предпринял это путешествие. Он решил остаться здесь на некоторое время и, если первые приятные впечатления не рассеются, и совсем обосноваться здесь.
«Тогда, – думал он, – он со временем самостоятельно начнет новое дело или же войдет в товарищество одной из здешних фабрик».
Осознание того, что он находился в родном городе и ни один человек не узнавал и не приветствовал его, не причиняло ему боли, но было так странно, словно он ходил в маске между школьными товарищами, друзьями молодости и родственниками. Это даже тешило его, и в голове его бродила лукавая мысль, что если вздумает вдруг, может еще незаметно исчезнуть. Он отлично знал, что приветствий, изумленных восклицаний и расспросов впереди будет хоть отбавляй. Он довольно хорошо еще помнил здешние нравы, чтобы заранее и точно представить себе эти встречи. И он не спешил с этим, темь более, что после такого долгого промежутка времени ждал от прежних друзей больше любопытства и изумления, чем дружеского расположения и участия.
Но приятное, исполненное всяких надежд инкогнито старого скитальца скоро обнаружилось. После ужина хозяин «Лебедя» принес своему гостю книгу для гостей и вежливо попросил, так мол и так, заполнить по порядку все ее графы. Он сделал это не столько в силу необходимости, сколько от того, что ему надоело ломать себе голову над происхождением и званием приезжего. И гость взял толстую книгу, пробежал имена прежних гостей, взял из руки ожидавшего хозяина перо и добросовестно заполнил своим твердым четким почерком все строки. Хозяин поблагодарил и удалился с фолиантом, как с долгожданной добычей. Очутившись за дверью, он тотчас же удовлетворил свое любопытство. «Шлоттербек, Август, – прочитал он, – из России, в деловой поездке». Происхождение этого человека он не знал, но фамилия Шлоттербек была местная, знакомая ему. Вернувшись в зал, он завел с гостем осторожный, почтительный разговор. Начал с процветания и роста города, перешел к улучшению мостовых и новым железнодорожным ветвям, коснулся городских дел, высказал свое мнение по поводу дивидендов за последний год акционерной шерстопрядильни и завершил четверть часа беседы безобидным вопросом, нет ли у гостя родственников в городе? Шлоттербек спокойно ответил, что у него имеются здесь родственники и он намерен навестить их, но ни о ком не расспрашивал и проявлял так мало любопытства, что разговор стал скоро иссякать, потом совсем оборвался, и хозяину оставалось только вежливо удалиться. Гость с удовольствием и чувством меры пил вино, читал газету, не обращая внимания на разговоры за соседним столом, потом отправился в свою комнату.
Между тем, запись в книге для гостей и разговор с хозяином «Лебедя» сделали свое дело и в то время, как Август Шлоттербек спокойно,
