свои гарантии оплаты. Для чего в Нью-Йорк командировался один и талантливейших сотрудников, прежде возглавлявший один из банков во Франкфурте, Август Бельмонт. Кстати говоря, вскоре в крупнейшем городе САСШ действительно обосновался господин Бельмонт. Как добропорядочный американский финансист, и консультант президента страны по финансовым и экономическим вопросам.
Было еще кое-что, о чем на том историческом совещании не говорилось, но подразумевалось. Когда Александр заявил о «не менее пяти миллионов золотом», он имел в виду не общую минимальную сумму, за которую может быть продана Аляска, а ту часть, которой императорское правительство сможет невозбранно со стороны кредиторов распоряжаться. То есть, те деньги, которые должны оказаться в казне, а не в сейфах английских мультимиллионеров. Остальная часть цены за изрядный кусок Отчизны, должна была таки отойти Ротшильдам в счет погашения чудовищной задолженности. Переговоры о размере «остальной части» решено было доверить Петербургскому эмиссару английского финансового дома, управляющему Государственного банка Российской Империи, барону Александру Людвиговичу Штиглицу.
К чести Александра Людвиговича, хоть сделка и сорвалась, но планы, которые Ротшильды имели на Русскую Америку были все-таки реализованы, чем сэкономили стране выплат по займам почти на десять миллионов фунтов стерлингов.
В общем, дело двигалось в условиях абсолютной, почти небывалой в наше наивное время, секретности, но при этом более чем энергично. Штёгль раздавал взятки, подкупая сенаторов, конгрессменов и прессу, торговался со Стюартом и отбивал в Петербург еженедельные телеграммы. Штиглиц торговался с Ротшильдами. Никса поехал осваивать просторы Сибири, а заодно Туркестана и Синьдзяна, а великий князь Владимир вынашивал вероломные планы по присоединению к Империи австрийской Галиции. Новые территориальные приобретения должны были в какой-то мере компенсировать в глазах общественности постыдную продажу части земель.
Но тут случилось непредвиденное. Наш «Остап» взбрыкнул, деланно оскорбившись коварной оккупацией австрийской провинции русской армией, и приостановил переговоры. На самом деле все уже было договорено, и требовалось лишь окончательное согласие Александра. Но тот, увлекшись маневрами гвардии в приграничных с Австрией губерниях, на послания не отвечал. Требовались средства для новых взяток, и повод, чтоб привлечь утерянное внимание русского царя.
Пока выбирали чрезвычайного и полномочного посланника в САСШ. Пока наделяли его полномочиями и организовывали для него корабль, наступило лето шестьдесят седьмого. Париж, открытое ландо и выстрел польского бунтовщика. Государь сделался недееспособным, князь Константин не желал своей властью давать согласие на сделку, опасаясь славы продавца Отчизны, а Никсе, спешащему домой из глубины Сибирских руд, было и вовсе не до какой-то там, хоть и Русской, Америки.
Потом «бульдожка» Саша стал председателем Совета министров, а я его заместителем. Об американской сделке каким-то образом стало известно банде славянофилов, поднялся такой вой в прессе, для иносказательного обзывания барона Штёгля выбирали такие слова, за которые в приличном обществе ведут к барьеру немедля. Аляска оказалась на слуху, и мне, волею императора Николая Второго, было поручено решить американский вопрос раз и навсегда.
Я бы и решил, идеи были. Но даже прежде чем успел сесть за стол и составить черновик государственной программы по обустройству заокеанских владений Империи, оказался добровольно-принудительно препровожден в Мраморный дворец, на аудиенцию к великому князю Константину.
— Мне всегда представлялось, будто бы вы, Герман, скорее относитесь к тем из господ, кто понимает необходимость скорейших преобразований. Не так ли? — едва-едва оторвав взгляд от разложенных по обширному столу бумаг, вместо приветствия, заявил дядя Никсы.
— Не смею спорить, ваше императорское высочество, — поклонился я. Кланяться тогда еще было непривычно, и от этого получалось как-то не натурально. Людей, с которыми общался сравнительно редко, неизменно это во мне удивляло. Бывало, что и раздражало.
— В таком случае, вы, должно быть, готовы уже к тому, что общество скорее причислит вас к партии реформаторов, нежели приверженцев старых добрых порядков? Хотите вы того или нет.
А всему Петербургу с окрестностями было ведомо, что безусловным лидером либералов-реформаторов у нас выступает ни кто иной, как генерал-адмирал и великий князь Константин Николаевич. Я, быть может, даже и хмыкнул бы понимающе в ответ на этакую-то, неприкрытую, попытку вербовки. Хмыкнул бы, если бы не опасался оказаться разменной пешкой в очередной комбинации между Николаем и его строптивым дядей.
— Готов, ваше императорское высочество, — клюнул носом я. По моему мнению, это должно было означать короткий поклон. Однако, похоже, у Константина было иное мнение. Ну, во всяком случае, судя по лицу. Круглые, на выкате, рыбьи его глаза стали и вовсе уж совиными. — Однако смею надеяться, все-таки зарекомендовать себя скорее в партии императора Николая, чем чьей-либо еще.
— Вот как? Полагаете, Николай сможет оставаться где-то посередине?
— Очень на это надеюсь, ваше императорское высочество.
— Ну-ну, — скривился тот. — Вы, когда людская молва вас к тому вынудит, знаете, куда идти. Я вижу в вас человека полезного, и охотно приму в… клуб вельмож, коим грядущее Державы представляется несколько иным.
Человек, сумевший сохранить пустующий трон, пока цесаревич преодолевал бесчисленные тысячи верст на пути в столицу, был как никогда в силе. И тешил себя надеждой, что это продлится достаточно долго.
— Я буду всегда это помнить, ваше императорское высочество.
Ну не верил я, что благодарность Никсы продлится достаточно долго. Кем бы, каким бы Николай ни был, но уж несмышленышем, заглядывающим в рот дяде по любому серьезному вопросу, он не был абсолютно точно. Ну а я, однажды уже выбрав себе покровителя, не видел причин что-то менять.
— Но я пригласил вас ныне к себе не за тем, — тяжело выдохнул князь. — Мне теперь же надобно знать, что именно вы планируете делать с этой проклятой Аляской. И прежде чем вы станете излагать какие ни то благоглупости, знайте. Не далее как вчера мне доставили депешу от государственного секретаря САСШ, мистера Стюарта. Он предлагает продолжить переговоры по возмездной передаче наших заокеанских земель, и напоминает, что сумма, о которой они сговорились с нашим посланником, составляет семь с половиною миллионов долларов. Золотом. В Англии на схожую цену для нас уже приготовлено различного la matériel, потребного для надлежащего устройства чугунных путей и механических пароходных депо. Вы, как я слышал, слывете большим сторонником строительства железных дорог. Верно?
Казна была пустынна. Бюджет, составленный в эпоху безвластия, был невнятным, как бормотание монаха. Жизнь не стояла на месте. Где-то что-то строилось. Люди работали. И все ждали ежемесячное жалование. Семь миллионов золотом здорово бы пригодились. Но это была совершенно не та цена, за кусок земли, с которого баллистические ракеты легко достигли бы абсолютно всех городов США. А военно-морские базы в Новоархангельске контролировали бы всю северную часть Тихого океана. И это я еще о
