пряник и спросил:
– Вы знаете, куда переехал мер Авелонар?
– Нет, мне известно лишь, что похороны состоялись в полдень, а к закату его уже здесь не было.
– В полдень?
Не знаю, почему меня это так потрясло. Мер Авелонар уже доказал, как низко он может пасть, а убийство было гораздо хуже экономии на похоронах. Меррем Тратонаран горестно кивнула.
– Это были самые дешевые похороны, которые мы с Озивой видели. Бедная меррем Авелонаран. Она заслуживала лучшего.
– Семья похоронила ее как полагается, – сказал я.
– Слава богиням, – искренне воскликнула она.
Я задал еще несколько вопросов, но оказалось, что меррем Тратонаран уже сообщила мне все, что знала. Мы выпили по две чашки чая боронат, она рассказывала мне о своей семье, я слушал. Вскоре Озивис осмелел и тоже принял участие в разговоре, а Панеджет уснул на коленях у матери.
Меррем Тратонаран также дала мне информацию, необходимую для дальнейшего расследования: имя прелата Ксайво, к которому обращались за медицинской помощью окрестные жители, и его адрес.
Врача звали Радора Хусавар; он жил и работал позади принадлежавшей его жене чайной на Зимней улице. Это был эльфийский мужчина невысокого роста; судя по толстым линзам очков, он видел не лучше Аноры.
Я объяснил, кто я такой и зачем пришел.
– Вполне естественно, что ее семья хочет узнать все, что возможно, о том, как она умерла.
– Конечно, – согласился Хусавар. – Но я не думаю, что вам захочется подробно рассказывать родственникам о ее смерти. Меррем Авелонаран ужасно страдала, отала, ее постоянно рвало, она ничего не могла есть; а потом ее мучили кишечные колики. Я перепробовал все известные мне средства.
– Ее медленно убивали калонваром, – сказал я.
Его глаза за толстыми стеклами очков стали огромными.
– Калонваром?
– Скорее всего, ее муж.
– Да, похоже на то. Он был очень холоден с нею, – мрачно заметил Хусавар. – За все это время он даже бровью не повел, и это вполне естественно, если он сам ее травил. Я стараюсь не судить своих пациентов и членов их семей, не испытывать к ним ни привязанности, ни неприязни – уверен, это звучит для вас знакомо, отала, – но он мне очень не нравился. Однако у меня не возникло никаких подозрений.
– Как же вы объясняли ее недомогание?
– Она ждала ребенка. Бывает так, что организм беременной женщины упорно отвергает пищу, тошнота терзает ее, истощает, и, наконец, у нее не остается сил жить дальше. Симптомы меррем Авелонаран совершенно четко указывали на эту болезнь. – Он вздохнул. – Она так беспокоилась о ребенке. Думаю, она до самого конца так и не поняла, что сама была в смертельной опасности. Но меру Авелонару все это было безразлично.
– Каким он был? Вы можете его описать?
– Молодой эльф, примерно моего роста. Я не обращал на него особого внимания, поэтому не могу точно описать вам его внешность, но мне кажется, я узнал бы его при встрече.
– Это может оказаться очень важным, – заметил я. – Мы считаем, что он не впервые умертвил собственную жену.
– Какой ужас, – пробормотал искренне потрясенный Хусавар. – Он всегда держался холодно, меррем Авелонаран была намного более дружелюбной, несмотря на то, что умирала. Он с огромным трудом заставлял себя расставаться с деньгами, когда нужно было мне платить. Не помню, чтобы он хоть раз спросил меня, что с ней происходит, почему я не могу ей помочь. Мер Авелонар вообще не задавал вопросов, которые обычно задают мужья. Я слышал, что он устроил ей самые дешевые похороны.
– Я так и понял, – подтвердил я. – И еще мне кажется, что он убил ее из-за денег.
– Какой ужас, – повторил Хусавар.
– Меррем Тратонаран рассказала мне, что меррем Авелонаран оговорила в своем завещании пункт насчет похорон в Улчорани. Вы не знаете, почему она выбрала именно это кладбище?
– Я знаю, что они ссорились из-за этого. Он хотел похоронить жену на кладбище Ульваненси, но ее это ужасало; она желала, чтобы ее похоронили на семейном кладбище. Но мер Авелонар отказывался из-за расходов. Она выбрала Улчорани в качестве компромисса, но он все равно остался недоволен.
– Итак, меррем Авелонаран внесла это в свое завещание. Если у нее было завещание, значит, она обращалась к юристу. Вы не знаете, кто это мог быть?
– Не имею представления, – извиняющимся тоном ответил Хусавар. – Я знаю, что у нее было завещание, но это все.
– Думаю, с моей стороны было слишком смело рассчитывать на это, – сказал я. – Благодарю вас, отала, вы мне очень помогли. Если мы найдем этого мужчину, вы согласитесь подтвердить, что знали его под именем Кро’иса Авелонара?
– Конечно, – кивнул Хусавар. – Мне жаль лишь, что я ничем больше не могу вам помочь. И еще мне очень жаль, что я не сумел спасти меррем Авелонаран. Но откровенно говоря, я не смог бы ничего предпринять, не зная, что имею дело с калонваром. Даже если бы я знал… нет, в таком случае я действовал бы совершенно иначе: сначала я бы обратился в Братство Бдительности и потребовал его ареста. Вероятно, ее «болезнь» после этого прошла бы как по волшебству.
– Да, – вздохнул я. – Думаю, вы правы.
До вечера оставалось время, и я решил сделать еще одно важное дело. Я пообещал Кораледжу совершить паломничество в Святилище Ксайво и помолиться за жителей Танверо, и мне не давала покоя мысль, что я до сих пор не сдержал обещания. Я собирался отправиться в Святилище после выполнения поручения осмера Тилмереджа, но расследование взрыва на заводе помешало мне.
Однако сейчас у меня появилась такая возможность. Расстояние от Улчорани до Святилища было подходящим для краткого паломничества, а день выдался погожий. Я прошел по Зимней улице до Берилловой дороги, повернул на север, пересек площадь Принцессы Хаваро и свернул на запад. Миновав шумный Зеленый рынок, я вышел на Мостовую улицу, направился вдоль трамвайной линии Зулничо мимо Золотых трущоб, потом снова свернул на восток и проследовал мимо массивного здания Челим’оперы, крупнейшего оперного театра к северу от канала Мич’майка. Трамвайные пути привели меня к воротам Святилища. Я не пошел к главному входу, не стал бродить по саду, а вместо этого поднялся по наружной лестнице на крышу центрального здания. Ступени чинили и меняли, потом снова чинили и снова меняли практически непрерывно еще с тех пор, когда в Святилище не вели письменных хроник, – то есть по меньшей мере три тысячи лет. Лестница была довольно узкой, а перила появились совсем недавно, четыреста-пятьсот лет
