… когда эти ублюдку, сдавая задом, задевают ее коляску, она запрокидывается, и девчонку, словно пушинку, подбрасывает вверх. Мне кажется, в этот момент я еще жив.
Дикий крик раздирает легкие. Я на ходу выпрыгиваю из машины и кидаюсь на помощь, вот только не успеваю.
Я не успеваю всего на долю секунды, чтобы подхватить Олесю. Лишь кончики пальцев касаются ее одежды, и ее тело ударяется о землю… В этот момент я умираю.
Я падаю перед ней на колени. Зову ее. Кричу. Протягиваю к ней трясущиеся ладони. Хочу обнять. Прижать к себе…
Но меня кто-то резко дергает сзади за ворот, оттаскивает.
— Нельзя, Андрей! — сквозь вату в голове слышу чей-то искаженный голос.
Поднимаю лицо, чтобы посмотреть в глаза его владельцу, и вижу Володю. Не четко. Лишь размытый силуэт. Но я почему-то уверен, что это он. Отдёргиваю его руку.
— Пусти! — рычу. — Пусти! Твари! Я вас найду! Уничтожу! — кричу в пустоту, туда, где только что стояла машина.
— Андрей! Эй! Возьми себя в руки! Не трогай девушку! Надо дождаться скорую! — орет мне в лицо парень, не давая возможности приблизиться к Олесе.
— Это конец. Ты ничего не понимаешь, — сдерживая эмоции, хриплю. — Это конец.
Проходит уже долбанных пять часов с момента, как Олесю завезли в операционную. И не по наслышке я понимаю, что это очень долго. Что они там делают? Почему не выходят? У меня мозг плавится от мыслей. Выкручивает всего от давящих смешанных чувств.
Сжимаю виски пальцами, давлю до боли. Но это не помогает. Стоит только расслабиться, отпустить ситуацию, и тут же перед глазами снова щелкает, как будто кадр из фильма, тот момент, когда суетливые люди в белых халатах грузят Олесю на носилки; как подключают к ней капельницы, на лицо надевают кислородную маску и захлопывают передо мной дверь. Водитель включает мигалки, и скорая уезжает. А я в растерянности, без понимания, что происходит, остаюсь. Я себя вижу как будто со стороны, как будто играю чужую роль в кино…
— Андрей, держи.
Чувствую, как лопаток касаются легким прикосновением. Поднимаю голову, открываю глаза.
— Это лишнее, — кошусь на протянутый стаканчик кофе в руках Вики.
— Ты себя видел? Если хочешь дождаться результатов, пей! — Она подносит напиток ближе.
— Не надоедай, — отмахиваюсь, но кофе беру.
— И не пытаюсь, — пожимает плечами, присаживается рядом. — Никто не выходил? — кивает на дверь входа в операционную.
— Нет, — бурчу под нос. — С каких пор тебя стала волновать Олеся?
— С тех самых, когда позвонил сначала отец, а потом ты. Эта зараза из головы у меня не лезет, — с досадой говорит сестра.
Кидаю на нее сердитый взгляд.
— Если ты собираешься продолжить в том же духе, то тебе лучше уйти. Вообще не понимаю, зачем приперлась?
Вика хранит молчание. Видимо, обдумывает мои слова. А я держусь из последних сил, чтобы не взять ее за шкирку и не вывести. Сестра прилетела практически в одно время с нами. Отец поспособствовал.
Каково же было мое удивление, когда он приехал в больницу, куда доставили Олесю, и с порога безапелляционно заявил, чтобы девушку приготовили к перелету. Именно в тот миг я ему был благодарен, потому как сам ничего не мог соображать. Находился в каком-то чертовом ступоре.
Хорошо, что Володя оказался рядом, помог. Я в себя пришел только в самолете. Туман развеялся, и наконец-то пришло осознание, что я чуть не потерял мою Мартышку.
По прибытии в Израиль нас ждал в аэропорту вертолет; когда приземлились на территории лучшей местной клиники, Олесю сразу забрали в операционный блок. А мне было отведено одно-единственное место на скамье ожидающих и молящих Всевышнего о помощи.
Вика же меня нашла часом спустя. Когда увидел ее, испытал в тот момент острое желание придушить. Хотя и сейчас это желание никуда не делось, я просто научился его контролировать.
— На самом деле, — неожиданно раскаявшимся тоном говорит сестра, — я только сейчас поняла, насколько жестоко мы с папой обошлись с тобой, Андрей. — Вика, протянув ко мне руку, заглядывает в глаза, но тут же отдергивает ее: взглядом даю ей понять, что для меня она сейчас хуже врага. — Но это все из-за глупого цинизма, Андрей! — громко восклицает; видно, что внутри у нее бурлят эмоции, но, так как мы находимся в больнице, она их пытается сдержать. — Я ничего тогда не понимала. Наговорила отцу всякого. Он меня и послушал. Андрей, если бы я знала, что так все будет…
— Хватит! — обрываю. — Хватит жалеть. Все уже сделано, Вик, и вспять время не повернешь.
Встаю. Сестра поднимается следом.
— Я знаю, Андрей. Просто хочу, чтобы ты не злился на меня. Не ненавидел. Я этого не переживу, Андрей. Ведь у меня, кроме вас с папой, никого нет… — Сестра, все-таки изловчившись, обнимает со спины, прижимается, а у меня внутри все пусто, нет эмоции.
— Поговорим обо всем позже, Вик. Не сейчас, — скупо отвечаю.
— Я на все согласна, только не отделяйся от меня! Лучше поругай. Покричи, только не вычеркивай из своего сердца!
Полчаса спустя Вика снова оказывается в поле моего зрения. Она сосредоточенно с кем-то разговаривает по телефону, а у меня с каждой минутой все больше закрадывается ощущение, что операция Олеси затягивается…
Внезапно открывается дверь операционного блока, и оттуда выходит (разочарованно вздыхаю) медсестра.
Я подрываюсь с места.
— Эй, стойте… стойте! — Хватаю ее, спешащую, за карман.
Женщина окидывает меня недовольным взглядом.
— Простите? — говорит на ломанном русском.
— Скажите, там девушке операцию делают… Почему так долго? Все хорошо? — говорю как можно спокойнее, чтобы она смогла меня понять.
— Вам все расскажет доктор. Сложная операция. Извините. Мне нужно идти. — Она осаобождается из моего захвата. — Наберитесь терпения.
Уходит. А я остаюсь на месте.
— Андрей! Что она сказала? — спрашивает обеспокоенно, дергая меня за рукав, сестра.
— Ничего, — с трудом произношу, отлепляя язык от неба, а тупая боль сжимает еле бьющееся сердце в груди.
— Руслана нашли, — голос сестры звонкий, взволнованный.
Я резко поворачиваю голову.
— И?!
— Отец сказал, что он в изоляторе, — пожимает Вика плечами. — Урод! Не ожидала, что он окажется таким подонком. Надеюсь его за такие проделки упекут надолго.
Сукин сын! Мне хочется встретиться с Русланом лично. И тогда он так просто тюрьмой (а уж я постараюсь, задействую всех, кого можно, чтобы упекли его надолго) не отделался бы.
— Надеюсь, это будет последнее место, которое он увидит в своей жизни! — хрипло говорю я. — А про мать Олеси не упоминал? Где она?
