голову на Антона и спросила:
— Кто написал эту книга?
Антон, не скрывая ухмылки, постучал по ребру книги:
— Автор неизвестен.
Яна выпучила глаза и протянула руку к книге:
— Ты может поспишь пока, а я почитаю?
— Как тебе откажешь.
Антон передал книгу и опустился на траву, положив голову на соломенную подушку, которую взяли с деревни. Перед тем, как закрыть глаза он посмотрел на угольную белку на вертеле.
— Яна, твоей белке плохо.
Она резко вздохнула, будто ошпарилась и сняла вертел с костра.
— Это всё твои парадоксы, чёрт их дери, нарассказывал тут.
Белку было не спасти, Яна это поняла и бросила бедное животное в траву. Надула губы. Подумала. Выдохнула, как только появилась идея.
— У Йогаста возьму, он всегда со мной делиться, войдёт в положении и простит меня. К тому же, я с ним поделюсь.
Она подбежала к его сумке и распахнула её. Замерла. Её лоб сморщился в недоумении. Ей стало страшно, её руки затряслись. Она повернулась к Антону с глазами, полными страха.
— Что? — приподнялся Антон, опасаясь за Яну.
Она повернула сумку, и Антон увидел её содержимое. За целые сутки, Йогаст не притронулся к человеческой еде.
#
Ветки хрустели под её ногами. Глаза, полные сомнений, прятались под опущенной головой. Яна не хотела ни участвовать, ни видеть, что будет дальше. Они почти подошли к порталу. Она долго думала, как следует поступить. Дать Йогасту умереть или попробовать его излечить? Запереть его в клетке и искать лекарство годами? Без еды, без денег, без навыков выживания?
— Ты хочешь вернуться в бордель? — нагло спрашивал её Антон.
Она сжимала сухие листья в руках, сидя у костра и отвечала:
— Нет.
— Тогда как ты будешь, мало того, что прокармливать Йогаста, поставляя ему свежую кровь, так и себя кормить?
Что она могла ответить?
— Я люблю его.
— Любишь ли?..
Любить ли? Правильно ли ей тогда сказала Антон?
— …Может он лишь твой спаситель? Ты привязалась к нему как к единственному человеку, кто относился с добром.
— Даже если и так? — Яна бросала смятые листья в костёр, — почему я не могу полюбить человека за его доброту? Что есть любовь, как не реакция на справедливое отношения к тебе беззащитному?
— Ты не хочешь его бросать, — подытожил Павел, стоящим рядом, у дерева.
— Но ты умрёшь, если останешься рядом с ним. Помоги ему. Его разум заражён вампиризмом. Будь он человеком, понял бы нас. Он ведь хотел тебя защитить.
На этом они её оставили со своими мыслями. Она смотрела в костёр, как сейчас смотрит на ломающиеся под ногами ветки — красными глазами. Теми же глазами она смотрела на Йогаста. Он даже не заметил их изменения, как они опухли. Вышел на утро из кустов, взглянул мельком и прошёл мимо. Заклинание вызывало у него больший интерес, чем она.
Весь оставшийся путь он расспрашивал парней о другом мире, о его устройстве. Они отвечали ему небылицами. По крайней мере, Яне так казалось. Их слова так далеки от неё. Затылок Йогаста вызывал больше эмоций, чем изобретательный мир мудрецов.
Они подошли к порталу днём, когда у бывшего рыцаря меньше всего сил. Солнце влияло на него уже несколько часов. Он старался скрывать своё лицо под шлемом, но кашель выдавал вампирский недуг. Ему нужна была кровь человека для процветания.
Два дуба стояли напротив, формируя арку. Йогаст скинул сумку с плеч и снял шлем.
— Наконец-то, — сказал он и услышал лязг стали за спиной.
Обернувшись, увидел Антона с мечом в руке. Яна с Павлом пропали.
— Что происходит? — Йогаст нахмурился.
— Когда это произошло? Скажи мне.
— Что произошло?
Йогаст приподнял руки. Антон посмотрел на латы запястий.
— Я помню, как король царапал их клыками, твои доспехи на руках. А эти, выглядят как новые.
— Решил заменить.
— Не надо лгать. Мы знаем.
Йогаст выдохнул:
— Эти латы закрывают рану на руке. Король пробил предыдущие, своими клыками.
— Почему не сказал нам?
— А что вы могли сделать? Устроить заговор против меня?
Яна вышла из кустов:
— Почему ты не сказал мне?
— Я монстр, Яна. Мне не хочется этого говорить, но это так. Я чувствую это внутри себя, — Йогаст ухмыльнулся, — к слову, только это я и чувствую. Ваша еда для меня чужда. Как и ваши женщины, — он посмотрел на Антона.
— Что будет, если мы тебя опустим? — спросила Яна, пытаясь игнорировать поднимающуюся боль в сердце.
— Я начну убивать.
— Не говори так, — слёзы катились по её щекам.
Йогаст смотрел будто сквозь неё:
— Я этого не понимаю, твоих слёз. Для меня это всего лишь солёная вода.
Прошлой ночью, когда Антон и Павел оставили Яну наедине с её мыслями, отойдя в сторону, одна просьба поднялась в воздух.
— Ты должен будешь отрубить ему голову, не я, — сказал Антон.
— Почему я?
— Если это сделаю я, она меня возненавидит. Я не могу себе этого позволить. Не могу смотреть на её глаза полные ненависти, только не её.
Павлу ничего не оставалась, как кивнуть в темноту чащи.
К утру, он сидел в кустах, с мечом. Слова Йогаста о том, что будет, если они его отпустят, ненадолго успокоили совесть. Может, если он будет считать, что убивает монстра, ему будет проще?
Йогаст вытащил меч из ножен.
— Если сражаться, то как рыцарь, не как вампир. Я обязан себе этому, — одна нога чуть вперёд, другая чуть назад, — Думаешь битва у замка сделала тебя великим воином?
— Мне не нужно быть воином, чтобы одолеть вампира на солнце.
Антон напал на него, сокрушая мечом сверху. Йогаст горизонтально поднял свой, выставляя блок. Когда меч обрушился, рыцаря подвели мышцы и рука полетели вниз вместе с мечом. Отпрыгнув, ведя меч по траве, его застала одышка. Антон был прав, долго ему не продержаться, без крови. Закончив притворяться рыцарем, Йогаст бросил меч в Антона, чтобы дать себе несколько секунд, и рванул на Яну. Даже если бы она была вооружена, чувства не дали бы ей нанести фатальный удар. Он использует её слабость, чтобы впиться в эту тонкую шею, полной тёплой крови.
«Тонкая шея полная крови» — хорошая последняя мысль.
Павел выбежал из кустов с мечом на плече. В три шага он заградил Яну своим телом и одним махом обезглавим вампира. Голова Йогаст покатилась по траве. Туловище сначала встало на колени, а затем рухнула грудью вперёд. Кровь из шеи струилась к кроссовкам Павла. Яна потянула его назад.
— Осторожно, — прошептала она.
Ей было стыдно признаться самой себе, но вид бегущему на неё возлюбленного, смягчил сердечную боль. Ничего
