укропский АК.
Во время одного из затиший мне удалось побывать на Третьей улице. После таких боёв у них было много раненых, и просто некому было даже принести продукты и воду. Нас попросили помочь. Я схватил мешок с овощами и, петляя между огородами, вышел на Третью улицу. Буквально в ста метрах от себя я увидел тлеющий дом, вокруг которого была выложена стена из мешков. Вначале я подумал, что это наша позиция и надо нести продукты туда, но кто-то идущий сзади поправил меня:
— Не, не, братан, это ж укропы, нам направо.
Пройдя какое-то расстояние, я опять увидел такой дом, а за стеной из мешков было отчётливо видно каски укропов, которые, вероятно, грелись у костра. Так близко я видел противника впервые, чему был очень удивлён.
— Хуйня… Мы перекрикиваемся с ними. Вчера, когда был бой, кто-то там орал, чтоб цинки несли, — рассказывал Кеша.
* * *
17 марта 2016 г.
Я долблю землю кайлом, Сёма выкидывает.
Утром, перед началом смены, он повёл меня на чердак и показал ночник. Старый советский НСПУ, его недавно нам принесли. Кто-то его переделал, и он заряжался от сети. Надо сказать, что на Промке я впервые увидел ночники и теплак.
— Ночник несколько дней у нас, а они его не заряжают. Смотри… Он не севший… Я специально спросил, пользуются они ночником или нет… Говорят — да, а на самом деле никто ничем не пользуется. Они спят тут! Все спят! Поговори с ними, ты же командир… — возмущается Сёма.
Он тоже идеалист и всё ещё не понял, куда попал. Вообще многие добровольцы-россияне напоминали мне персонажа «Особенностей национальной охоты» — финна Райво, который не переставал удивляться происходящему вокруг.
С кем говорить? С бабой Таней? Где рычаги воздействия? Увольнение? А кто на её место? Таких людей, как Женя, можно бить, штрафовать, но они от этого не поменяются… Вчера меняли Рената и Ваню, они тоже спали на посту. Сёма до этого ещё их палил разок… Всех бить? Всех выгнать?
Выход один: как бы нам неудобно ни было дежурить вдвоём, но придётся разделиться, мы на посту не спим и другим не дадим. Решили, что в эту ночь так и сделаем.
Копаем. «Чайку попить, что ли?..» — думаю я.
…Свист… Бах!! 82-е. Ещё мина, ещё одна. Все рвутся вокруг нас. Окоп ещё не слишком глубокий. Я прижимаюсь к земле. Сёма упал мне на ноги — места очень мало.
Хлопок!! Нас оглушило. Мина разорвалась прямо над нами в ветках.
— Ай, блядь, попало, — прошипел Сёма.
Мы лежим. Обстрел продолжается. Повезло, что Сёма ходил в бронежилете. Какой-то чёрный инкассаторско-ментовский. Множество осколков застряло со спины в плите. Остальные попали в руки, которыми он закрывал голову.
— Я «триста», я «триста», — как мне показалось, радостно сказал Сёма.
Я его понимал. Все уже сильно заебались, а счастливчик Сёма, «покусанный пчелами», сейчас поедет в тыл и будет отдыхать.
После штурма Третьей улицы противник ещё более усилил обстрел. А каждый вечер и ночь долбил по второй линии из тяжёлой артиллерии и миномётов. Снаряды рвались в 100–150 метрах от нашей позиции. Когда они пролетали, был такой жуткий свист, как будто он летит тебе прямо в ухо. Даже находиться в окопе было жутко, и ты непроизвольно падал на землю. Раненых с каждым днём становилось всё больше и больше. Один за другим выходили из строя бойцы, а менять их было некем. Несложная статистика говорила, что со временем большая часть нас будет ранена или убита.
Сёме не терпелось уехать в тыл, но, как обычно, эвакуации пришлось ждать до вечера. Я остался на посту один и подумал, что неплохо бы, если бы меня тоже легко ранило.
…Ба-бах! Сзади меня взорвался ВОГ, скорее всего, даже из подствольника. Отлетевшим камнем меня ударило в шею и сильно оглушило. Звон в ушах. «Нет, это за ранение не считается, — с досадой подумал я. — Владлен, хорош, так и до самострела недалеко», — отогнал я от себя дурные мысли, и мне почему-то стало весело.
* * *
19 марта 2016 г.
К нам пришли сапёры. Начальство решило обезопасить нашу позицию МОНками. Старшим среди сапёров оказался старый знакомый Тюля, который был помощником Жени-барыги, сбежавшего с нами из колонии. Тюля, почему-то проникся уважением к нам с Федей и постоянно делал подгоны из лагерной столовой. Я был очень рад его видеть, он тоже искренне улыбался своей беззубой улыбкой.
— Кстати, Жека сейчас у Хана командиром группы, вроде тут тоже должны быть.
Так как ситуация на Промке была напряжённая, сюда начали периодически перебрасывать отдельные группы из разных спецназов. Пару дней у нас дежурил снайпер из батальона Хана. Он был с иголочки одет во всё пиксельное и новое. На снайперской винтовке у него был ночник, но его дежурство никаких результатов не дало. Таню очень разочаровало то, что не удалось вычислить, кто по ней «всё время работает».
Днём трое спецназовцев «хановцев» ходили на разведку переднего края, прямо от нашего дома, через МОНки, поставленные Тюлей. Я тогда поражался такой отчаянной смелости (ходить по минам). Вернувшись, они сказали, что прошли до Пятой улицы, но не то что противника, а даже следов его пребывания на ближайших улицах не нашли. Это очень меня удивило, так как мы были уверены, что противник подходит к нам очень близко.
Я был рад любым гостям на нашей позиции, так как у Рената закончился контракт и он ушёл домой прямо с передка. Сёма ещё не вернулся из госпиталя, и нас осталось четверо. Дежурили ночью только в окопе. Женя постоянно засыпал, ещё и при этом громко храпел. Я будил его, он вскакивал и, нагло смотря мне в глаза, говорил: «Я не спал, я всё слышал!» Наконец мне это надоело и я прямо на посту отпиздил его и отправил спать. Сказал Барсу, чтобы тот его отправил в тыл, но ясно, что тот этого делать не стал.
Ещё очень хотелось отправить в тыл или на другую позицию Таню. Она целый день где-то пропадала, лазая по разрушенным домам и собирая посуду и разный хлам. Говорила, что коллекционирует сервизы. Ей даже удалось найти резину на машину и вывезти всё это на тачке, как раз когда к нам на Промку шёл какой-то российский телеканал. Бойцы с резиной попали в кадр. Однако, как бы внутри меня ни кипело возмущение, я понимал, что других бойцов просто нет. Реформа ополчения привела к тому, что в основном остались
