Наконец, он отложил стетоскоп, с явным облегчением вздохнул и с легкой улыбкой глянул на Таню, а потом и на меня.
— Ну что ж, особых причин тревожиться нет, — негромко, чтобы не беспокоить Игорька, проговорил он. — Лекарство, которое вам прописали, вполне подходит, но я бы существенно уменьшил дозу — я, знаете ли, не сторонник увлечения химическими препаратами.
Я с готовностью закивала. Таня, поджав губы, внимательно следила за каждым его словом, словно на противоречии каком-то поймать его хотела.
— Сейчас, в остром периоде, — продолжал тем временем он, — пусть, разумеется, примет его, и завтра еще три раза. А затем я рекомендую вам перейти на общеукрепляющие средства — рецепт я Анатолию оставлю — не стоит со столь раннего возраста ослаблять иммунитет ребенка.
Он пробыл у нас еще почти час, пока не убедился, что принятое лекарство подействовало — жар у Игорька явно спал, он вспотел и наконец-то по-настоящему заснул. Только после этого Ипполит Александрович уехал — Анатолий отвез его в город, сказав, что по дороге купит все, что тот порекомендовал.
Хочу сейчас еще раз его поблагодарить — тогда-то на радостях я все слова растеряла. Может, ты, Мариночка, ему как-то передашь, а если нет — так доброе слово так или иначе все равно до человека дойдет. Редко мне такие душевные люди встречались, от Бога он врач — понимает, что больного не только лекарствами, но и тоном, и взглядом лечить нужно, и общим настроем на одно только лучшее.
Я и Тане так сказала, когда мы вдвоем с Игорьком остались. И попеняла ей, что если уж согласился доктор ночью за город ехать, чтобы ее собственному ребенку помочь, то она могла бы хоть о вежливости, если уж не о признательности, вспомнить.
— Мам, отстань, — нагрубила она и мне, не поднимая глаз от уже не столь раскрасневшегося личика Игорька. — Посмотрим еще, как это общеукрепляющее лечение подействует.
А вот мне слова Ипполита Александровича крепко в душу запали. Я ведь и сама уже давненько к понятию о гармонии приобщилась, открыла вдруг для себя, что не только в здоровом теле — здоровый дух, но и физическое самочувствие в значительной степени и уверенностью в себе, и душевным спокойствием определяется.
И вот со следующей недели… На те выходные Таня с Анатолием никуда, конечно, Игорька забирать не стали — так и не отходили от него ни на шаг, хотя уже к вечеру в субботу было видно, что он явно на поправку пошел. Так вот — со следующей недели взялись мы с Игорьком за упражнения: по правильному дыханию, по расслаблению мышц, по раскрепощению сознания от всяких тревог и волнений. Я показала ему, как нужно сидеть, как спинку держать, как дышать — не грудью, а животом, как закрывать глаза и представлять себя… да хоть бабочкой, порхающей под потолком…
Особенно ему последнее понравилось — он потом частенько и в другое время вдруг заглядывался в какой-нибудь угол, склоняя голову то к одному, то к другому плечу, затем подходил к нему, садился на пол и закрывал глаза с выражением радостного ожидания на лице. Но самому долго сосредотачиваться у него, похоже, еще не получалось — через какое-то время у него обиженно надувались губы, и он вставал и уходил к своим игрушкам.
Тане я об этих упражнениях не стала говорить — вспомнила вовремя, как она скептически посмеивалась, когда я сама ими только заниматься начала. И сколько я ей потом ни рассказывала, насколько глубже и полноценнее они помогают почувствовать жизнь и весь окружающий мир — когда это она мне на слово верила?
На новогодние каникулы Игорек на целую неделю уехал с родителями в город, и нам с Сергеем Ивановичем взгрустнулось — каким-то пустым показался нам вдруг наш дом. Но, так или иначе, прошла эта неделя, и на Рождество они все вернулись, и Игорек прямо с порога бросился к нам с такой радостью, беспрестанно повторяя: «Баба! Деда! Баба! Деда!», что не только у меня, но и у Сергея Ивановича влажный блеск в глазах появился. И после Рождества вернулась наша жизнь к уже привычному для нас ритму.
Вскоре к нашим упражнениям мы с Игорьком и закаливание добавили. Сначала обтирание, потом обливание, а там и до короткого контрастного душа дошли. И что вы думаете — за всю зиму он больше ни разу не то, чтобы заболел, даже не чихнул! Сергей Иванович временами ворчал, что парню более активный образ жизни требуется, а потом решил и свою лепту в его оздоровление внести, хотя мне кажется, он скорее оттого дуться начал, что Игорек со мной больше времени проводил. Вот он и стал забирать его с собой на улицу — то снеговика во дворе лепить, то кормушки для птиц в саду строить, то дорожки перед домом и гаражом от снега расчищать. В дом после таких трудов они всегда возвращались довольные, голодные и с крепким румянцем во все щеки.
А там и весна пришла, и все зацвело, и птицы вернулись, и всякие жучки-паучки опять появились, и мы снова большую часть времени вне дома проводили. Игорек запоминал все больше и больше слов, и все лучше произносил их, и вскоре одних названий ему уже не хватало. Разные движения он больше звуками изображал — жужжал, если жук мимо пролетал, языком цокал и чирикал, если птица рядом на ветку садилась, а при виде машины и вовсе утробно рычать начинал. А когда по телевизору всяких животных видел, то довольно похоже их имитировал.
Но ему уже и описывать хотелось все, что на глаза попадалось. И начали мы с ним цвета учить, а также что бывает твердое, мягкое, острое и гладкое. С цветами этими он вообще меня замучил! Основные он очень быстро выучил, но ни за что не хотел верить, что небо и василек — одинаково синие. Особенно сложно мне приходилось в оранжерее. У меня много там всяких диковинных цветов росло, и уж когда они распустились… Пришлось мне названия разных оттенков вспоминать, а их у одного-то красного цвета — и алый, и розовый, и пурпурный, и бордовый!
А с Сергеем Ивановичем у них вообще однажды целый скандал из-за этих цветов случился. Как я потом выяснила, они решали, кто какую машинку будет в гостиной после ужина катать. Сергей Иванович сказал: «Зеленую», и когда Игорек принес ему ту, которая, по его мнению, соответствовала выбранному цвету, покачал головой.
— Да не эту зеленую, вон
