нужно, чтобы он так глубоко в себя уходил.
— Да что за глупости! — возмутилась я. — Вокруг него каждый день столько нового — нужно ему все это осмысливать или нет? Какой толк его ежеминутно к новым открытиям подталкивать, если он разобраться в них не успевает?
— Мам, нравится это тебе или нет, — упорствовала она, — но в современном мире темп жизни ускоряется, и он должен к этому привыкать. И общительности учиться — что он будет в садике и школе без нее делать?
— Можно подумать, — проворчала я, — в этом твоем современном мире людям уже мыслить необязательно.
— Поверь мне, мама, — ответила она с каким-то надрывом в голосе, — мечтателям и мыслителям не так уж весело на свете жить.
Я не нашлась, что ей на это сказать — она-то сама и в детстве, и в юности задумчивой была, и если непросто ей было среди людей, что же не поделилась? Неужели не подсказала бы я ей, как расположить к себе людей — у меня-то никогда проблем с этим не было? Но Игорька отвлекать, как она меня просила, я не стала. Пусть себе размышляет на здоровье, мое дело — выведать потом, до чего он додумался. И потом — по-моему, они сами все меня убеждали, что нужно предоставить ребенку самостоятельность и не дергать его на каждом шагу.
Но как только выпал снег, я вновь убедилась, что излишнего надзора за детьми не бывает. Уж не знаю — то ли я недосмотрела, когда мы в снегу возились, то ли родители какого-нибудь чихающего и кашляющего десятой дорогой не обошли, когда в город Игорька возили, но только заболел он.
Уже во время обеда он весь раскраснелся, и в глазах слишком яркий блеск появился, а после сна и вовсе жар появился. Я бросилась звонить соседке в третьем слева от нас доме — она хоть и на пенсии, но прежде терапевтом была, а врач всегда врачом остается. Она пришла, прослушала его и сказала, что легкие чистые и дыхание не слишком жесткое. Лекарство она ему выписала, но только в дозировке засомневалась — с детьми все же она никогда не работала.
У меня такого лекарства не оказалось, и я принялась метаться по комнате, в которой дремал Игорек, дожидаясь то ли Сергея Ивановича, то ли Таню с Анатолием — кто первым приедет. Звонить я им не стала, чтобы не пугать понапрасну раньше времени — судя по времени, они уже все в дороге были.
Узнав, что у Игоря температура выше 38 градусов, Таня побелела как полотно.
— Таня, прекрати паниковать! — прикрикнула я на нее. — Я тебе сказала — легкие и бронхи чистые. Он просто простудился…
— Мама, ты не понимаешь! — почти простонала она. — Он ведь до этого еще ни разу не болел. Похоже, он в Анатолия пошел — того тоже почти ничего не берет, но если уже свалился… «Скорую» нужно вызывать!
— Да какая «Скорая» к нам на ночь глядя в пятницу поедет? — всплеснула руками я.
— Тогда давай укутывать его, — повернулась она к кровати, — мы его сейчас сами в больницу отвезем.
— Да ты совсем сбрендила! — в отчаянии закричала я. — Ребенок жаром пышет, а она его зимой на улицу… До той больницы не меньше получаса ехать, дороги все замело, его там сразу в реанимацию класть придется! Говорю же тебе, что доктор лекарство прописала — за ним нужно ехать, в инструкции обязательно дозы для детей написаны…
— Ничего я ему давать не буду, пока его педиатр не посмотрит! — отрезала она, и вдруг остановилась. — Господи, да я же Светке позвонить могу — Олежка пару раз на даче болел, как-то же она врача вызывала!
— Татьяна, подожди, — произнес вдруг Анатолий, и таким тоном, что у нас обеих головы сами собой в его сторону повернулись. — Давай лучше… Помнишь, тогда… Марину вытащили?
— Так она же взрослая! — резко возразила ему Таня, но на лице ее впервые появилось выражение трезвой сосредоточенности.
— Там детьми тоже занимаются, — твердо ответил Анатолий, не сводя с нее пристального взгляда.
— Ты уверен? — прищурилась она.
— Сейчас позвоню Марине, чтобы она меня… с Кисой связала. — Он вытащил телефон. — Но я в этом практически не сомневаюсь.
— Даже если так, — не сдавалась она, — тебе в тот раз сколько — полночи понадобилось, чтобы все, что нужно, найти?
— Так мы же тогда не знали, к кому обращаться, — пожал он плечами, нетерпеливо вертя в руках телефон. — А сейчас Киса нас прямо на нужного… врача выведет.
Несколько мгновений Таня в упор смотрела на него. Я уже совсем запуталась: говорили они так, словно в каждой фразе подразумевалось больше, чем слышалось, но если тот случай благополучно закончился, так какая разница, если через знакомства или взятку? Наконец, Таня отчаянно тряхнула головой.
— Звони, — выдохнула она.
Анатолия словно ветром из комнаты выдуло. Через пару минут он просунул голову в дверь.
— Я поехал, — произнес он скороговоркой. — Думаю, через час буду.
Мы с Таней провели этот час в полном молчании, сидя возле Игорька и прислушиваясь к его хриплому дыханию. Температура у него больше не поднималась, но и не падала — чем мы только его не обтирали. Он не плакал, не капризничал, лежал неподвижно в полузабытье, и когда открывал глаза, у меня прямо сердце заходилось — так смотрят, также не издавая ни единого звука, очень больные животные.
Вернулся Анатолий действительно через час и не один. Вот еще раз спасибо тебе, Мариночка, за то, что ты тогда и доктора этого нашла, и лекарство к приезду Анатолия уже купила, чтобы он время не тратил на его поиски! Доктор мне очень понравился: высокий, худощавый, волосы аккуратно подстрижены, очки почти без оправы — ну, ни дать ни взять, настоящий земский доктор! И манеры такие спокойные, голос негромкий, ненавязчивый — сразу видно, что не красоваться человек приехал собой и своими знаниями, а больному помочь. У него даже имя располагающим оказалось!
— Ипполит Александрович, — представился он, протянув мне руку, и прошел к кровати, на которой лежал Игорек.
А Таня даже в такой момент без фокусов своих не обошлась. Уставилась на него подозрительно, коротко поздоровалась, перевела взгляд на Анатолия — тот успокаивающе кивнул ей — и тут же присела на другую сторону кровати, рядом с Игорем, словно для того чтобы в любую секунду выхватить его из рук врача. Тот даже взглядом не ответил ей на такую грубость, а принялся выслушивать Игорька. Долго он его слушал, внимательно, даже глаза временами прикрывая и замирая в сосредоточенности.
