очень неглупый и нежадный. Английский язык он выучил почти самостоятельно, и очень любил хорошие детективы. Он скупал у нас книги по искусству и, как мы предполагали, перепродавал их с лихвой тем, кто не утруждал себя хождениями по книжным магазинам. Во всяком случае, я его об этом никогда не спрашивала. Книги я ему оставляла, но ни разу не выписала ни одной квитанции на книги с завышенными ценами. Все эти книги он сдавал Марине С., и на этой почве у неё бывали трения с отделом искусства, хотя и с продавцами из этого отдела Андрей прекрасно ладил. Он охотно возил нас с Мариной домой на своём «Москвиче», потому что мы все жили в одном конце Москвы, всегда был готов одолжить деньги, которые у него всегда были, охотно обсуждал всякие литературные и книжные проблемы, говорил о политике и, казалось, ничего особенно не боялся. Я относилась к нему хорошо, и он ко мне тоже, но никаких его дел я не знала, хотя мне, признаюсь, до сих пор любопытно, как он умудрялся выжимать из этих альбомов такие доходы.
Совсем иным был человек, которого назвать спекулянтом и язык-то не поворачивается. Тем не менее, он был одной из известных персон на книжном «чёрном рынке». Звали его Валерий Павлович А-ов. Невысокого роста, с очень красивым лицом, в резких чертах которого было что-то демоническое. Волнистые волосы, чёрные с проседью, повторяли изломанную линию губ. Странное дело: чем он был злее, тем красивее. А вот улыбка его очень простила и как-то ему не шла. Чем сумрачнее были его тёмные глаза, тем он был интереснее. Одевался он щеголевато и выглядел, несмотря на свой небольшой рост, очень импозантно. Галка «Сыр», которая знала его по «чёрному рынку», рассказывала, что А-ов приходит туда, быстро продаёт всё, что у него есть, причём не очень дорого, а потом идёт пропивать выручку в мои родные Сокольники, в кафе «Прага» на Майском проспекте, в компании «сотоварищей-чернокнижников». Упившись по мере сил и финансовых возможностей, иногда попадает в нелепые ситуации. Однажды заснул в трамвае, который поздно ночью завёз его в трамвайный парк, а потом, очнувшись, Валерий Павлович был вынужден перелезать через тройной забор, ограждавший парк, да ещё его чуть не покусали собаки. На самом деле, он был совершенно приличным членом общества, кажется, даже преподавателем, а на «чёрном рынке» и в Сокольниках он просто «оттягивался», как сейчас говорят. Услышав, как я восхищаюсь его несказанной красотой, Галка заявила, что может замолвить за меня словечко, хотя я вовсе об этом не просила. Но потом она рассказала, что Валерий Павлович на её предложение отозвался приблизительно так: «Ты что, с ума сошла? У меня уже есть две в «Доме Книги», одна в художественном отделе, другая в отделе детской книги. Что я тебе, железный?»
Ну, не знаю, так ли оно было и было ли вообще, но у меня с ним произошли две забавные встречи. Иду я как-то раз со своей Большой Оленьей-стрит мимо Ростокинского проезда к «Красному Богатырю» и вижу, что навстречу мне попадаются какие-то не наши, не сокольнические типы, и все с портфелями, а некоторые в очках. Мне это показалось странным, но не будешь же их спрашивать, кто они такие и что здесь делают. Прошла мимо. А когда возвращалась обратно, увидела, что на крохотном треугольнике, образованном пересечением Богородского шоссе и дорогой, уходящей в сторону ВДНХ, толпится куча этих самых, с портфелями. Была зима, кругом лежал грязноватый снег, и все эти типы были в чёрных пальто или тёмных куртках, поэтому и весь этот треугольник между трамвайными линиями и расхлюстанной мостовой кишел, как муравейник, покрытый чёрными муравьями. Я шла к себе домой, дивясь этой картине, по противоположной стороне улицы и вдруг, подняв глаза, увидела А-ова, который шёл прямо на меня. «Здравствуйте, Валерий Павлович», – сказала я ему, и он хмуро мне поклонился. И тут до меня доехало: ведь это же книжный «чёрный рынок» переместился к нам сюда, потому что недавно его прогнали с родного места на Кузнецком мосту. Я от души пожалела этих «бедолаг-чернокнижников», потому как у нас им было тесно и неудобно. Правда, при появлении милиции разбежаться было совсем нетрудно.
Ну а во второй раз я встретила Валерия Павловича прямо-таки в семейной обстановке. Оказывается, он был хорошим знакомым моей подруги Надежды и её мужа Вадима. Валерий Павлович пришёл к ним в гости со своей женой, когда я была у Нади. Вот тогда-то я и увидела, что он может улыбаться, и подумала, что лучше бы он этого не делал, настолько улыбка его не красила.
Зато к нам приходили двое покупателей, чьими улыбками я просто любовалась. Одним из них был известный художник Михаил Ромадин – высокий, широкий, темноволосый, бородатый, обаятельный, и его-то улыбка очень даже красила, он становился ещё обаятельнее. То же самое происходило с Игорем Можейко, которого многие знают под именем Кира Булычёва. Он был не таким высоким, как Ромадин, но тоже широким, светловолосым, с бородой чуть рыжеватого оттенка и такой же обаятельный. Мне он напоминал древнего викинга, и однажды я сказала ему об этом. Он расхохотался и сказал лукаво: «А вы бы, наверное, хотели, чтобы вас умыкнул викинг?» «Ну, если только такой, как вы», – ответила я, и это было правдой. Так вот, когда эта парочка стояла рядом и вела беседу, я на них просто не могла налюбоваться. Оба славные, добрые, весёлые, как два солнышка. К сожалению, они были последними из могикан. За те семнадцать лет, что я оттрубила в своём магазине, многие из тех, кого мы любили и уважали, перестали приходить к нам просто потому, что состарились или даже умерли, да и времена изменились. И для меня магазин наполнился призраками. Ибо своим внутренним зрением я как бы видела тех, кого там уже не было, а тех, кто был, мне уже видеть не хотелось. То был не мой контингент. Замечала, что наша молодёжь – моя племянница Маша Ж., Леночка А., Ира Б. охотно общаются с этими новыми покупателями, но мне с ними было неинтересно. Вообще, по своей натуре я скорее склонна жить прошлым, чем настоящим или будущим, а тут и вовсе потеряла интерес почти ко всему, что происходило в магазине. Где-то внутри я чувствовала, что уже давно топчусь на месте, но не знала, что делать дальше. С другой стороны, как говорится, от добра добра не ищут, и я не предпринимала никаких решительных шагов, ожидая, что
