намерении Вольтера сочинить поэму об этом триумфе, то сообщил Рутенбургу в Париж, что предпочел бы получить копию последней переработки «Орлеанской девственницы», официально не опубликованной сатирической поэмы[114].
Фридриха критиковали не в первый и не в последний раз за то, что он не смог воспользоваться победой при Гогенфрид-берге, позволил разбитому противнику слишком легко отступить и таким образом восстановить силы. Этот бой должен был стать «одним хорошим сражением, которое закончит все дело», как и хотел он сам. Вместо этого король двинул прусскую армию вперед через горы в Богемию и потратил часть лета 1745 года на марши и контрмарши; в надежде измотать противника угрожал ему то тут, то там; забирал фураж и припасы и лишал тем самым его снабжения. Однако, поступая так, он утомил свою армию не меньше, чем неприятельскую. Критика такого рода игнорирует замыслы полководца, полного надежд и ожиданий, идей и планов. В то время Фридрих, несомненно, надеялся на мир и рассчитывал, что крушение оперативных планов приведет австрийцев к той же мысли.
И еще одно обстоятельство после сражения у Гогенфридберга вменяли в вину Фридриху. Он приказал своей кавалерии не знать пощады в самый разгар битвы. Прусский король отрицал это; он требовал всего лишь, чтобы кавалерия не отвлекалась от боя и преследования и не брала пленных. Критики же решили, что его намерением было уничтожение сдавшихся солдат противника, то есть он действовал не по правилам войны. Это все очень неопределенно, как и многие вещи на войне и мемуары о них. Приказы Фридриха по духу были весьма гуманны: забота о раненых, в том числе раненых солдатах противника. Кажется маловероятным, что он отошел от этих принципов во время сражения при Гогенфридберге. К рассказам о зверствах и военных преступлениях лучше подходить осторожно, и не потому, что в любой армии и в любой войне достаточно тому примеров, а потому что записи и соответствующие обвинения всегда в высшей степени выборочны. Злобу, страх, желание мести, путаницу, особые обстоятельства и жестокость, присущие сражению, трудно справедливо описать или понять в более спокойное время. В прусской армии существовала, как выразился сам Фридрих, «ипе haine поп pareille contre les Saxons»[115]; король в июле написал Манифест, где перечислялись преступления саксонцев в Силезии и приводились факты, свидетельствовавшие об агрессии Саксонии в поддержку Марии Терезии. Какими бы ни были его приказы и оправдания, король разделял настроение своей армии. Может, лучше оставить этот вопрос в покое.
Глава 8
ВОЕННЫЙ ФИЛОСОФ
Гогенфридберг способствовал летом 1745 года благоприятному для Фридриха развитию событий. Австрия, а также непримиримость Марии Терезии вызывали в Лондоне все большее раздражение. Англию никогда особо не заботило истинное состояние силезского вопроса: то, что Австрия продолжает выяснять отношения с Пруссией, для британцев означало, что она отвлекается от действий против Франции, ее главного противника. В Лондоне знали о надеждах Фридриха на наступление французов в Западной Германии против Ганновера как на механизм давления на Британию, субсидирующую его противников, а также способ отвлечь внимание Австрии от Богемии. Это, естественно, вызывало негодование: Ганновер, находившийся в непосредственной близости от Пруссии, был чувствительным вопросом для Британского двора и правительства. Георг II не любил племянника и не доверял ему. Тем не менее продолжавшаяся война между Австрией и Пруссией не представляла интереса для Британии. Такое настроение вполне устраивало Фридриха, уже давно искавшего британского посредничества в вопросе установления мира на выгодных для него условиях.
19 августа Чарлз Эдуард Стюарт, высадившийся за месяц до того в западной части Шотландии, поднял свой штандарт в Гленфиннане. Началось восстание якобитов. Британии приходилось ограничить участие в делах на континенте. 26 августа между Британией и Пруссией была подписана Ганноверская конвенция. В ней Британия не только обязалась уважать права Пруссии на ее владения в обмен на уважение своих прав, но и особо упоминала Силезию. В ответ Пруссия взяла на себя обязательство вывести из Саксонии и Богемии войска после подписания соглашений с Британией. Фридрих Богом поклялся, что никогда не имел намерения аннексировать территорию Саксонии.
Ганноверская конвенция, однако, была ратифицирована только в начале октября, а он тем временем продолжал вести кампанию. Она полностью устраивала Фридриха, став следующим после создания в ноябре 1742 года оборонительного альянса шагом, и упоминание в ней Силезии полностью соответствовало его надеждам и политическому курсу. Естественно, это было неприятно для Франции. Фридрих надеялся, что конвенция станет провозвестницей всеобщего мира, не исключавшего британских финансовых вливаний в Пруссию, но надежда эта была слабой. Он втайне предпринял шаги для того, чтобы проинформировать Карла Лотарингского о запланированных сделках. В ответ ему холодно заявили об отсутствии у принца сведений, которые бы заставили его прекратить военные действия. Фридрих полагал, что его договоренности с Британией заставят Австрию как ее союзницу, получающую от нее помощь, с большей готовностью взглянуть на мир. Однако это казалось маловероятным, хотя он, естественно, надеялся, что Британия употребит свое влияние в этом направлении. Когда у него было плохое настроение, он начинал думать, что, видимо, без всякой цели обидел Францию. Более того, Людовику XV пришлось смириться с избранием супруга Марии Терезии, Франца Лотарингского, императором, состоявшимся 13 сентября. В Ганноверской конвенции Фридрих принял на себя обязательство не мешать этим выборам — его посол воздержался от голосования, уехав из Франкфурта накануне.
В действительности Британия изо всех сил, но безуспешно пыталась заставить Марию Терезию заключить с Фридрихом мир. Эта решительная женщина считала свои владения недопустимо уязвимыми, пока король Пруссии настолько силен, и не хотела слушать увещевания британского посла. После долгих и неприятных проволочек она была совсем рядом от выборов супруга императором. 29 августа ей удалось заключить повое союзное соглашение с Саксонией. Она считала, что споры с пруссаками можно решить только на поле брани. И в этом она не была одинока. В конце сентября Елизавета собралась поддержать Саксонию, «если Саксония вновь подвергнется нападению со стороны Пруссии». Фридрих предположил — вполне справедливо, — что российская императрица питает к нему глубокую враждебность.
Путем дипломатических усилий Фридриху удалось нейтрализовать одного потенциального противника — Британию — Ганновер. На полях сражений он уменьшил возможности и уверенность еще двоих, Саксонии и Австрии. Но, подписав Ганноверскую конвенцию, он — не в первый раз — посеял недоверие к себе у союзницы, Франции, однако возмущался при этом по поводу финансовой помощи с ее стороны, оказавшейся намного меньше, чем ожидал. И конечно, Фридрих критиковал французскую стратегию, не предусматривавшую поддержку его военных действий. Над ним
