Книга Бессонница - Стивен Кинг

1

Когда второго октября Ральф подходил к своему дому с паройвестернов Элмера Келтона в руках, на крыльце он увидел посетителя, тоже скнигой.

Тот, однако, не читал; он мечтательно смотрел, какнеугомонный теплый ветер собирает урожай оранжево-золотых листьев с дубов итрех еще не облетевших тополей на противоположной стороне Гаррис-авеню.

Ральф подошел ближе. Тонкие седые волосы мужчины, сидящегона крыльце, ерошил ветерок, верхняя часть туловища плавно переходила в живот ибедра.

Его узкая фигура с тощей шеей, впалой грудью и длинными,тонкими ногами, обтянутыми старыми зелеными фланелевыми брюками, походила нацилиндр. Даже на расстоянии ста пятидесяти ярдов не оставалось ни малейшегосомнения, кто этот посетитель: конечно, Дорренс Марстеллар.

Вздохнув, Ральф Робертс прошел оставшееся расстояние.Дорренс, словно загипнотизированный видом ярких, срываемых ветром листьев, ибровью не повел, пока на него не упала тень Ральфа. Тотчас старик обернулся,склонив седую голову набок, и улыбнулся своей милой, странно волнующей улыбкой.Фэй Чепин, Дон Визи и некоторые другие старожилы с площадки для пикников(перебирающиеся в биллиардную на Джексон-стрит с наступлением холодов), считалиэту улыбку еще одним подтверждением того, что старина Дор, несмотря нанеизменную книжку стихов в руках, совсем выжил из ума. Дон Визи завелобыкновение называть Дорренса Вождем Тупоголовых, а Фэй как-то поведал Ральфу,что он, Фэй, не будет удивлен, если старина Дор прожил уже два раза подевяносто. "Люди, у которых не хватает мебели на верхнем этаже, всегдаживут дольше других, — пояснил он. — Им ведь не о чем беспокоиться.

Поэтому у них и давление нормальное, и с сердцем все впорядке".

Ральф, однако, сомневался в справедливости подобноговысказывания. По его мнению, добродушная улыбка вовсе не делала старика похожимна умалишенного; она придавала ему какой-то неземной и в то же время всезнающийвид… Этакого провинциального Мерлина <Мерлин — волшебник из кельтского эпосао Короле Артуре.>. Но, несмотря на все сказанное, в этот день Ральф вполнемог бы обойтись без визита старика. Сегодня утром он установил новый рекорд,проснувшись в 1:58, и чувствовал себя совершенно разбитым. Он желал толькоодного: сесть в свое кресло и, прихлебывая кофе, попытаться углубиться в одиниз вестернов, приобретенных им в центре.

Позже, возможно, попытаться вздремнуть.

— Привет, — произнес Дорренс. Книга, которую он держал,называлась «Кладбищенские ночи», написал ее Стивен Добинс.

— Привет, Дор, — откликнулся Ральф. — Интересная книга?

Дорренс взглянул на книгу так, будто вообще забыл о ней,затем, улыбнувшись, кивнул:

— Да, очень. Он пишет стихи, напоминающие рассказы. Мне этоне всегда нравится, но читать занимательно.

— Отлично. Слушай, Дор, я очень рад тебя видеть, но прогулкасовсем меня измотала, так что, может, нам лучше встретиться в другой…

— О, ничего, ничего, — поднимаясь, произнес Дор. От негоисходил слабый аромат корицы, всегда ассоциировавшийся в сознании Ральфа сегипетскими мумиями, которых он видел в музее. На лице старика морщин почти небыло, кроме гусиных лапок в уголках глаз, но его возраст не вызывал нималейшего сомнения (и несколько пугал): голубые глаза выцвели, приобретяводянисто-серый оттенок апрельского неба, а чистая кожа словно просвечивала,что напомнило Ральфу тонкую кожу Натали. Губы его, почти фиолетового оттенка,никогда не смыкались. Когда Дор говорил, они издавали негромкий чмокающий звук.— Все нормально, я пришел к тебе не с визитом, а передать послание.

— Какое послание? От кого?

— Я не знаю, от кого, — ответил Дор, окинув Ральфакрасноречивым взглядом, говорящим, что Ральф либо притворяется, либо валяетдурака. — Я не вмешиваюсь в дела Лонг-таймеров. То же самое я советовал и тебе,разве ты не помнишь?

Ральф действительно что-то помнил, но что именно? Да это егои не интересовало. Он устал, к тому же выслушал целую речь о Сьюзен Дэй от ХэмаДейвенпорта, пытавшегося обратить Ральфа в свою веру. У него не было нималейшего желания в довершение ко всему вести философские беседы с ДорренсомМарстелларом, несмотря на всю прелесть субботнего утра.

— Что ж, тогда передай мне послание, — сказал он, — и яподнимусь к себе. Как насчет такого предложения?

— Конечно, конечно. — Но тут Дорренс замер, уставившись напротивоположную сторону улицы, когда новый порыв ветра спиралью взметнул вяркое октябрьское небо охапку листьев. Его выцветшие глаза были широко открыты,и что-то в них вновь напомнило Ральфу маленькую принцессу Натали — то, как онасхватила серо-голубые следы, оставленные его пальцами, и то, как она смотрелана угасающие в вазе цветы. С тем же выражением Дор часами наблюдал засадящимися и взлетающими самолетами.

— Дор? — Ральф решился нарушить молчание. Реденькие ресницыДорренса дрогнули.

— А! Правильно! Послание! Послание следующее… — Старик,нахмурившись, посмотрел на книгу, которую теребил в руках. Затем лицо егопрояснилось, и он снова взглянул на Ральфа. — Послание такое: «Отмениназначенный визит».

Теперь наступила очередь Ральфа нахмуриться:

— Какой визит?

— Тебе не следовало вмешиваться, — повторил Дорренс, тяжеловздыхая. — Но теперь уже слишком поздно. Готовую булочку не испечь заново.Просто отмени визит. Не позволяй этому парню втыкать в тебя иголки.

Ральф, уже направившийся к дверям, снова повернулся кДорренсу:

— Хонг! Ты говоришь о Хонге?

— Откуда мне знать? — раздраженно ответил вопросом на вопросДорренс.

— Я ни во что не вмешиваюсь, как я уже говорил. Просто времяот времени я передаю послания, как сейчас, например. Я должен был передать,чтобы ты отменил встречу с человеком, втыкающим иглы, и я это сделал. Всеостальное зависит от тебя.

Дорренс снова смотрел на деревья, странное лицо старикасияло восхищением. Усилившийся осенний ветер шевелил седые волосы, словноморские водоросли. Когда Ральф коснулся его плеча, старик охотно повернулся, итут Ральфа осенило: то, что Фэй Чепин и другие завсегдатаи площадки дляпикников принимали за идиотизм, на самом деле было радостью. Если это так, тоошибка красноречивее говорила о них, чем о старике Доре.

— Дорренс?

— Что, Ральф?

— Это послание — кто тебе его дал?

Дорренс подумал — или только сделал вид, что думает, — азатем протянул Ральфу «Кладбищенские ночи»: