Глава 25— И что? Теперь никак не связаться с ним?
— Нет, я ходила к Оверьянову, он принимать меня не желает. Я не знаю ничего, Жень. Куда именно его отправили? Насколько? Почему? Мы ведь даже не поговорили! — я пыталась сдержать слезы.
— Зараза эта Донская, — процедила Сугробова сквозь зубы и наклонилась поднять упавшую со стола вилку, а я застыла в изумлении, увидев входящую в помещение Юлю.
Легка на помине. Тут же опустила глаза, почувствовав, как в груди все сжимает от боли и гнева. Женька, заметив мое состояние, обернулась.
— Она что, совсем бесстрашная? — сорвался нервный смешок с губ подруги.
Будто в подтверждение безумного заключения Сугробовой, Донская направилась к нам.
— Вита, привет.
Девушка уселась на рядом стоящий стул.
— Не привет, — я отвернулась, смотря на Женьку. Сугробова принялась жевать быстрей.
— Нам поговорить надо.
Нервный смешок сорвался с губ.
— Поговорить? О чем? — повернулась, посмотрела на нее внимательно.
— О том, как ты снова непонятным образом оказалась в номере моего мужчины? Или о том, что из-за тебя мы рассорились и даже не попрощались? Или о том, что сегодня я узнала о командировке Грома в горячую току?
Слезы застилали глаза. Я не могла больше держаться. Поднялась из-за стола и направилась к выходу. Сугробова осталась там, ну и черт с ней. Все никак не наестся.
— Ты с ним не поговорила? — раздался на улице, за моей спиной голос Донской. Ну что за упрямая ослица?
— Нет не поговорила.
— Подожди, — Юля схватила меня за руку, заставив посмотреть на нее.
— Вчера я сама пришла к нему в номер. Он не хотел меня впускать. А пришла для того, чтобы сказать, как была неправа. Попросить прощения и пожелать вам счастья.
Я не верила ни единому ее слову.
— Чтобы мы делали без твоего пожелания…
— Вит, прости. Я была неправа и вела себя некрасиво. Но я, правда, раскаиваюсь и вчера произошло просто глупое стечение обстоятельств…
Донская выглядела такой расстроенной. Черт, может она не врет? И если все так и есть, я совсем дура. Все поняла совершенно не так, да еще и с Громом отказалась разговаривать.
— Ну как же так… вечно я все порчу… — я вдруг расплакалась. Осознание действительности накрыло меня.
Донская вдруг притянула меня к себе.
— Он уехал, а я даже не обняла его, Юля. Он ведь на войне, там ведь стреляют и взрывают. Там опасно, а я даже не сказала ему как люблю его…
Она молчала, предоставляя мне возможность выплакаться. А потом вдруг отстранилась и посмотрела на меня твердо.
— Прекращай реветь. Идем со мной.
Донская взяла меня под руку и уверенным шагом повела в сторону штаба. Я понятия не имела, что она задумала, но покорно молчала.
Юля прямиком прошла в приемную к Оверьянову.
— Начальник у себя?
Писарь от удивления поднялся из-за стола.
— Да, но о…
Юля, не став дослушивать, открыла дверь и сделала мне знак проходить. Я уже приготовилась выслушивать ор комполка. Но, к моему удивлению, его не произошло. Оверьянов, сначала напыжился, но, когда увидел Юлю, тут же сменил гнев на милость.
Не знаю, как ей удается так легко крутить мужиками, но через десять минут, я находилась в кабинете Оверьянова в полном одиночестве, с телефонной трубкой в руке, ждала, когда нас свяжут с Громом.
— Да! — раздался его напряженный голос в трубке. А у меня слезы градом. Я схватилась за аппарат так сильно, словно от того, насколько крепко я держу его, зависит качество связи.
— Привет, это я, — только и смогла выдавить из себя дрожащим голосом.
— Синеглазка! — воскликнул Гром. — Как ты? Все в порядке?
— Да что со мной может быть, Гром? Прости, я снова натворила черте что… я так зла была, когда услышала в трубке Юлин голос..
— Вит, я уже и не знаю, как говорить тебе..
— И не надо говорить, — расплакалась еще больше. — Вот решишь бросить, я пойму. Правда, сложно с такой импульсивной и чокнутой как я.
Я услышала на том конце провода его хриплый смех.
— Не повезло мне, конечно, с девушкой…
— Ты меня больше не любишь?
Гром вздохнул.
— Больше нет, Синеглазка, больше уже некуда…
От его слов в груди стало так тепло. И глупая улыбка расцвела на губах.
— Скажи мне, где ты? Надолго командировка?
— Да, быстро все получилось. Вызвали в Москву, и осчастливили. Командировка на полгода минимум, но ты не переживай, они быстро пройдут.
Да уж, не переживай. Полгода! Подумать только, это ведь так много!
— Ты знаешь, что нас переводят в Ульяновск? Гром, я не хочу туда ехать… Я вдруг поняла, что кроме тебя меня здесь ничего и не держит.
Он молчал.
— У меня квартира в Москве, — проговорил после нескольких секунд тишины. — Я поговорю с Грызуновым, он отвезет тебя туда. Можешь жить пока там, на счете в банке есть кое-какая сумма.
— Нет, ты не переживай. Я домой вернусь, к маме. Устроюсь пока репетитором по русскому, а когда ты приедешь, уже определимся где будем жить…
— Ты, главное, не волнуйся, слышишь? — проговорил с улыбкой в голосе. — Я очень скучаю, и я скоро вернусь.
— Ты главное возвращайся, Гром. Об остальном и не думай. Все со мной будет в порядке.
Еще несколько минут, после того, как в трубке раздались короткие гудки, я сидела в одиночестве, в полной тишине и плакала. Я дождусь его. И рыдать больше не буду. Я сильная и должна быть равной ему, достойной.
***
Два месяца спустя
Вредная и противная птица все пыталась цапнуть меня за руку, не переставая отбиваться от меня крыльями.
— Лучше бы мне Мишку доверили, — вздохнула устало, когда, насмотревшись на мои мучения, Молот отобрал из моих рук противного петуха.
— И зачем он Сан Санычу нужен? Только и делал, что будил всех по утрам, да пытался смыться с балкона, — проговорил задумчиво сержант.
— Он бы и смылся, если бы Сан Саныч его не привязал веревкой.
Засмеялась, вспомнив о том, как находясь в гостях у Грома застала смешную картину. Была суббота, мы планировали выспаться после бессонной ночи. Но вредная птица стала кукарекать ни свет, ни заря. Петух в очередной раз пытался сбежать, и, взлетев, повис ногой на веревочке. Тут то Гром и подоспел, прицеливаясь для того, чтобы срезать веревку, да выпустить Петю. Но в этот момент Сан Саныч успел дернуть его вверх и петух оказался снова на балконе прапорщика.
