— Ты рисунки у себя оставил. Так что иди.
— До кому сдались эти рисульки! Ты нам лучше бабца своего покажи, Зен. Без тряпок энтих, — хмыкнул кто-то неподалеку, и его поддержали одобрительными возгласами.
— Да-да, пусть разденется! Мы хоть на волосы ее посмотрим… она светленькая?
На что рассчитывал Зен? Что мэнчи-трудяги, лишенные женского общества, перестанут таращиться на меня, как на еду, и станут платить деньги за то, чтобы я рисовала их малоприятные морды на бумаге? Или он просто хотел сбить фокус с меня на рисунки, как-то отвлечь их?
У меня возникла идея. Я склонилась к своему хозяину и шепнула:
— Скажи им, что за серебрушку я нарисую им голую мэзу.
Зен воззрился на меня, как на внезапно заговоривший камень.
— А за две серебрушки, если они раздобудут пигменты, то и разукрашу, — добавила я.
Желтоглазый недолго раздумывал. Поднявшись, он громко спросил:
— Кто из вас видел мэзу?
Естественно, никто. Мэз берегли от мэнчи как сокровища, своим видом они могли услаждать только отца Хауна. Мэнчи могли видеть только бывших мэз, как правило, постаревших, которых разжаловали до декоративок. А вот действующая, так сказать, мэза, женщина на пике красоты, способная рожать, была недосягаемым идеалом.
— А кто хочет увидеть мэзу? Обнаженную?
Сие предложение вызвало неоднородную реакцию: на желтоглазого посыпались ругань и возмущения; кто-то рассмеялся, а хозяин заведения громовым голосом призвал посетителей к порядку:
— Охолонитесь! А ты, Зен, проваливай со своей декоративкой, и шоб я больше тебя здесь не видел! Че удумал: народ дразнить!
— Моя дека видела мэзу, настоящую мэзу, прекрасную, как весна, — продолжил Зен, не обращая внимания на шум, крики и народное возмущение. — Дайте бумагу, дайте краски, и она вам ее нарисует. Без одежды.
— Лучше пусть твоя дека сама разденется!
— И что? Посмотрите вы на нее, еще одну деку, а толку? Воспоминание быстро сотрется из памяти. А изображение останется у покупателя навсегда. Изображение лица и тела настоящей мэзы, а не деки.
В едальне стало еще более шумно, но Зена не торопились выгонять несмотря на угрозы. Треден сидел напротив меня. Я протянула ногу и пнула его — мол, помоги. Чернобородый нахмурился, недовольно закряхтел, но голос подал:
— Так-то дека и впрямь рисует красиво. Дайте ей это… хреновину рисующую… как ее там…
— У меня палочка рисовальная есть, — произнес тот самый парень, жующий лук — точнее, уже сожравший лук. — В городе несколько штук стырил у одного чудилы, но они чего-то переломались, одна осталась.
— Неси. А ты, Тред, бумагу неси. И рисунки захвати с собой. Не понравятся рисунки — мы уйдем и не придем больше, — сказал Зен, обращаясь к хозяину.
— Смотри-и-и-и, — снова вклинился в обсуждение молодой мэнчи с протяжным голосом, — если надуешь, мы тебя самого… разденем да нарисуем. Так нарисуем, что места живого не останется.
Зен повернул к самоуверенному молодцу голову и — я почувствовала это — собрался все испортить. Пусть потом с ним разбирается, но не сейчас! Я со всей силы бахнула пяткой по носку его ботинка, чтобы он придержал язык; звук получился негромкий, зато объемный… Зен сжал губы, и так и ничего не ответил на откровенный вызов — только кивнул…
Треден вышел из-за стола и пошел за бумагой и рисунками, а «луковый» паренек отправился за «рисовальной палочкой». Зен медленно повернул в мою сторону голову и посмотрел пронизывающими желтыми глазами.
«Чего смотришь? — мысленно ответила я. — Как партнер, я имею полное право заткнуть тебе рот, чтобы ты не подставил нас обоих».
Видимо, Зен тоже об этом вспомнил, поэтому ничего не сказал: просто ущипнул меня за ногу. Совсем не больно ущипнул, так, напомнить, чтобы я не сильно наглела.
Если бы кто-то сказал мне полгода назад, что я попаду в другой мир, я бы, естественно, не поверила фантазеру и покрутила пальцем у виска. А если бы этот кто-то добавил, что я буду в этом самом другом мире производить продукцию 18+, я бы… не знаю, как бы я отреагировала, но реакция точно была бы бурной!
Когда я рисовала Зена дома у Тредена, мною владело вдохновение, и в то же время было спокойно. В едальне же меня напрягало все: и обстановка, и посетители, и шум, производимый ими… Но мой хозяин сидел рядом, а его друг — напротив, так что мне удалось справиться с нервозностью и отрешиться от отвлекающей, совсем не способствующей творчеству обстановки.
«Рисовальная палочка», которую принес парень-с-луком, оказалась карандашом — по крайней мере, я так про себя назвала тонкий графитный стержень, заключенный в деревянный футляр. Конечно, карандашом рисовать было во много раз удобнее, чем угольками, но тут у меня возникла новая проблема: в качестве модели для рисования настойчиво представлялась Лена. Я видела ее несколько раз обнаженной, а потом и в наряде мэзы, так что в сознании прочно укоренилось равенство мэза=Лена. Но не могла же я нарисовать свою подругу?
Мне нужен был другой пример, но какой?
Чтобы понять, от чего отталкиваться, я склонилась к Зену и спросила, каков у местных идеал женской красоты.
— Разве ты не видела мэзу? — шепотом уточнил он.
— Видела, но мне надо знать, что нравится большинству. Иначе мои художества будут плохо продаваться. Выбеленные волосы, светлые глаза, аккуратный нос, пухлые губы — это нравится?
— Мясца, мясца добавь, — посоветовал Треден, расслышавший меня, и выразительно показал на себе, какие изгибы должны быть у дамы мечты.
— Большая грудь, тонкая талия, крутые бедра… Предсказуемо, — усмехнулась я.
— Она должна быть как корова, — продолжил бородач томно, с придыханием.
Мои брови приподнялись.
— Хорошо откормленная, холеная, самая ценная животина в хозяйстве, оберегаемая от гуи и воров, — пустился Треден в художественные сравнения.
Я усмехнулась и, решив ориентироваться на Мэрилин Монро, принялась рисовать «корову». По сути, все, мэнчи описали стереотипный образ сексапильной блондинки с формами. Примитив…
Они хотели обнаженную женщину, но ведь и обнаженную женщину можно изобразить невинно. Моя мэза на рисунке стояла вполоборота. Длинные волнистые волосы струились плащом по ее спине, прикрывали круглые ягодицы, но не полностью. Я подала ее красоту намеками: вроде и нет одежды, но самое интересное скрыто. Неприкрыты только часть грудной клетки, плечико с лилией-татуировкой, окружность левой груди… Как женщина, я не видела ничего особенного в том, чтобы просто изобразить красивую голую даму. Мне хотелось эстетики, утонченности, и в итоге самым сексуальным в рисунке получилось спокойное склоненное лицо мэзы, освещенное мягкой полуулыбкой…
Рисунок был закончен, а мне все хотелось что-то подправить, добавить… Зен мягко перехватил мою руку, испачканную карандашом, давая понять, что пора заканчивать. Я стерла пот, выступивший на лбу, и спросила:
