… — Да, Рыжая, конечно. Поставь сюда. Может, подождать, когда она придет в себя? — обеспокоенный голос Давида раздается где-то рядом, и я хочу посмотреть на эту Рыжую, но глаз открыть не могу — веки кажутся такими тяжелыми, будто каждое весит килограммов по пять!
— Послушай, Красавчик, ты хоть кормишь ее иногда? Девушка истощена до безобразия!
«Это я-то до безобразия? Вот, Рыжая эта! Я — нормальная!» — кричу я ей, но губы не желают подчиняться.
— Голодный обморок что ли? — мне, наверное, кажется, но в голосе Давида отчетливо сквозит чувство вины.
— Да сто процентов! Давай, держи руку, посмотрю, что у вас там за крысы!
— Поаккуратнее!
— Оё-ё-ёй, Давид! Ты меня учить будешь? Спокойно! Ничего плохого твоей красавице я не сделаю.
Сквозь пелену и какую-то вялость, превратившую мое тело в непослушое и чужое, я все-такие чувствую боль. Именно она дает мне силы открыть, наконец, глаза. Красивая женщина с завязанными на макушке в хвост, действительно, рыжими волосами и, сидящий спиной ко мне Давид, склонились над моей рукой. Она быстро и уверенно разматывает бинты, а он поливает чем-то, размачивая их, видимо.
— Нормально повязку наложил — в меру туго. Только давно уже, нужно было поменять, смотри как сильно присохло!
— Может, ты ей какой-нибудь укольчик сделаешь, чтобы от крысы ничем не заразилась?
— Да сделаю-сделаю, не переживай. Ой! — она поднимает глаза и встречается со мной взглядом. — Регина, как себя чувствуешь? Голова кружится?
— Нормально. Не понимаю пока.
— Меня Зоя зовут, — она быстро поливает чем-то рану, а потом также быстро перебинтовывает мне руку снова. — Я сейчас уколю тебе кое-что. Ты не волнуйся, я врач, я плохого не сделаю.
Мне кажется, Зоя говорит всё это исключительно в целях успокоения Давида, который почему-то смотрит на меня испуганно. Набрав в старинный металлический шприц лекарство из маленькой стеклянной ампулы, она приказывает Давиду отвернуться, помогает мне чуть наклониться на бок и стянуть штаны…
— Ну ладно, ребята, пойду я. Там Степку нужно шить. И еще, — она почему-то запинается, словно наткнулась на стену. — Женину девушку посмотреть нужно. А там неизвестно еще, как долго Слава с сыном протянет — а-то ведь и в операционную ребенка принесет, с него станется!
Быстро побросав в металлический ящик, наподобие того, какие раньше были у фельдшеров скорой помощи, свои инструменты, она, улыбнувшись мне на прощание, уходит. А я медленно поднимаю глаза на Давида, сидящего на кровати рядом со мной. Я совершенно не волнуюсь о своей руке — это далеко не первое мое ранение, и, зная реалии нашей жизни, уверена, что не последнее тоже. Мне страшно от неопределенности — новое место, где живут, судя по тому, что я недавно видела, тысячи людей. И я здесь — совершенно одна, без привычных, знакомых мне людей, в новых условиях с неясными пока для меня правилами. И этот мужчина — единственный, кому есть до меня дело…
— Мы квиты.
— Что? — он, конечно, не понимает, что я хочу сказать.
— Ну ты, помнится, тоже в обморок свалился, когда меня увидел в первый раз!
— Я-то тебя успел подхватить, а ты — жестокая, позволила мне упасть!
— Хорошо хоть ломом не ударила! Пожалела.
— Ты пожалела? Да это просто я увернулся!
Он помогает мне сесть на кровати — устраивает на подушке, прислоненной к стене. Хотя я, конечно, могу и сама — мне очень неловко, мне стыдно, что ему приходится возиться здесь со мной, когда он, скорее всего, должен сейчас быть со своими друзьями на празднике.
— Та-ак, — на колени ко мне приносится маленький поднос с чем-то очень похожим на суп. — Сейчас я тебя покормлю, а потом ты спать будешь, а мне отлучиться нужно… ненадолго.
— Ды ты иди! Я сама справлюсь, — рот наполняется слюной и я, хоть и вновь сгораю от стыда, но на еду не смотреть не могу. — Там тебя, наверное, ждут.
— Я, вообще-то, в душ хочу сходить! На сегодня я свободен.
Он наполняет ложку и подносит к моим губам, приговаривая:
— Ну что же ты так? Разве можно доводить себя до такого? Почему не сказала мне в дороге, что голодна?
Забыв о гордости и стараясь не смотреть в его лицо, чтобы не видеть жалости к себе, я быстро вбираю в рот содержимое ложки и с невероятным наслаждением проглатываю его.
53. Давид.
Сам не понимал, зачем так тороплюсь. Почему для меня так важно, что в моей комнате, в моей постели сейчас не пусто и там находится не рядовая, не обычная женщина? Покормив и укрыв ее одеялом, отнеся на кухню посуду, я наскоро перехватил то, что поставила передо мной Олечка, дочка Стрелка. Я замечал недовольство девушки, я даже помнил, что когда-то в другой моей жизни заигрывал с ней и, кажется, пару раз зажимал где-то в укромных уголках. Но, к счастью, глупость моя дальше этого не зашла! Я замечал ее желание поговорить, чем-то задеть, затронуть меня, но не реагировал, я очень спешил…
Из кухни, через длинный общий коридор, по обе стороны от которого расположены двери — входы в спальни бойцов, я быстро прошел в душевую. Намылился сделанным нашими женщинами, неприятным наощупь куском коричневого мыла, а потом с наслаждением обмылся привычной холодной водой. Вытирался лишь бы как-нибудь — мне было некогда, я очень спешил!
На обратном пути меня догнал Ярослав. Я, конечно, был рад его видеть, но эта радость — она где-то глубоко в душе, а на поверхности… мне нужно было идти!
— Давид, дружище! — он дружески похлопал по плечу. — Мне Зоя сказала, ты девушку привез? Когда знакомить будешь?
— И когда она всё успевает, эта Зоя? — не почувствовать недовольство в моем голосе Яр не мог. А я психовал и понимал, естественно, что они оба — и Рыжая и Яр — говорят обо мне за спиной исключительно в добром смысле, совершенно точно, обрадуются за меня и одобрят Регину, если, конечно, у нас с ней что-нибудь получится…
— Я понял. Ты спешишь. Завтра. Завтра поговорим.
Получив возможность, я чуть ли не бегом припустил в свою комнату.
… Я раздеваюсь и знаю, что это не тот случай, когда меня за мои усилия вознаградят сексом. И, да, к чему врать — меня это немного расстраивает. Но не настолько, чтобы пойти и переночевать в комнату к бойцам, заняв любую свободную койку. Я готов ютиться на самом краешке, я готов терпеть и, может быть, даже не спать всю ночь! Зачем? Почему? Чтобы просто быть рядом.
В темноте не понятно, спит она или нет. Но лежит под одеялом тихо-тихо, не дыша. И каждую секунду ожидая того, что прогонит, попросит уйти или даже закричит, я быстро, чтобы не передумать ныряю к ней под одеяло. И с удивлением понимаю, что она успела раздеться!
Моя рука неуверенно, давая ей время, чтобы воспротивилась, чтобы отказала, оглаживает спину… На ней что… одни трусы? О подобном я даже и мечтать не мог! И ни с одной другой не стал бы сейчас разговарить — и так-то все понятно! Но не с ней…
