У Саши не было сил обнять, коснуться, он лежал нагой, слабый и покорный, Сергей прижимался сам, одновременно возбуждал и облегчал страдания.
Он знал, что надо делать, оставил губы Саши и стал опускаться ниже. Целовал и ласкал языком разгоряченное тело.
— Я хочу видеть тебя… — Сергей протянул руку к стене и щёлкнул выключателем бра. Яркий свет заискрился в хрустальных шариках и подвесках.
Саша не в силах был противиться, он изнемогал от мучительного ожидания того, к чему вели все их письма и их взгляды, недосказанные в этот вечер слова и безумные прикосновения. И он перестал прятаться от самого себя, широко открыл глаза. Не отводя взгляд, смотрел на Сергея. Яркий свет неумолимо заливал комнату, не оставляя ничего, ни одного уголка для тайны. Всё было на виду. Их сплетённые в объятиях тела. Смущение истаяло, осталась лишь близость, исполненная доверия и первобытного знания.
Светлые волосы Сергея щекотали пах Саши, и от этого Сашины ноги непроизвольно сводило судорогой.
Сергей поднял голову, глаза его лихорадочно блестели, бисеринки пота выступили на напряженных мускулистых плечах, черты лица исказились особой иступленной красотой желания.
«Что я делаю? — в затуманенном сознании Саши мелькнула, побуждая к сопротивлению, мысль. — Что он делает со мной?» А потом Саша вздохнул и закрыл глаза, чтобы не видеть этого страшного и прекрасного, одухотворенного отпущенной на волю страстью лица, и отбросил прочь все мысли.
Губы Сергея были горячими и неумолимыми, они изводили Сашу, ласкали и снова отпускали горячую, пульсирующую, готовую разорваться от напряжения плоть. Саша уже не сдерживался, он стонал в голос, извивался в руках Сергея, но тот не отпускал и не позволял изменить положение. Саша всё так же лежал на спине, концы пальцев рук и ног кололи мурашки, тело то слабело, как тряпка, то выгибалось. Саше казалось, что сейчас, ещё несколько секунд, и он умрёт, как в том своём сне, перестанет дышать и чувствовать, провалится в темноту или в огонь.
Руки и губы Сергея обхватили Сашин член и ритмично задвигались вверх и вниз, не меняя темпа. Саша задохнулся, вскрикнул, отдался тугими бросками — остро, долго… В первый раз и навсегда. Вместе с невинностью он отдал Сергею и душу. Навсегда.
— Малыш, любимый… — невнятно произнес Сергей, он тоже стонал и задыхался. — Возьми вот так… ну же… — Он поднялся выше, потянул Сашину руку к себе, прижал. — Помоги мне, я близко… а-а-а-а…
Горячее семя выплеснулось Саше на ладонь, Сергей глубоко втянул воздух через стиснутые зубы, сжал мальчика в объятьях, потом руки его стали нежными.
Они опять лежали рядом, и губы их почти соприкасались, и такими тесными были объятья, что казалось, два сердца часто бьются в одной груди.
— Вот и всё… — прошептал Сергей и поцеловал Сашу перед тем, как провалиться в глубокий сон.
Он ещё сумел протянуть руку и погасить яркий свет. В комнате остался гореть только светильник в виде большого матового шара, вокруг которого обвились гибкими телами два дракона. В камине едва тлели угли.
У Саши не было сил отвечать, он слабо улыбнулся. По щекам его катились слёзы, но он не понимал, что плачет. По телу разливалась непривычная истома. Опустошение и лёгкость, и никаких страданий — Сергей освободил от них.
Глава 23. Прошлое
Сергей проснулся часа через полтора и долго смотрел на Сашу. Во сне тот выглядел ещё более незащищенным. Саша спал на боку в неудобной позе, подложив локоть под голову, и при этом блаженно улыбался. Губы были приоткрыты, волосы спутались и торчали во все стороны вихрами, веки плотно сомкнуты, тени от длинных ресниц лежат на щеках.
«Теперь он мой, — думал Сергей, — и я могу быть с ним всегда? Вот так просто? И вся моя жизнь переменится, потому что Саша не такой, как другие. Милый, обидчивый, ревнивый малыш, он похож на тепличный цветок, который надо беречь от жестокостей внешнего мира. Он гораздо больше нуждается в этом, чем женщина».
Саша крепко спал, он устал и был потрясен всем, что случилось. Сергей по себе знал, как это бывает в первый раз. Он помнил.
Яков Михайлович. Сейчас это имя как удар под дых. Тогда Сергей был уверен, что это и есть любовь. И некому было удержать его, предостеречь, сказать правду. Залесского просто купили, как игрушку.
Что мог знать Саша о той жизни, которая никогда не касалась его? Когда постоянно надо думать о деньгах, и родители только об этом говорят, ссорятся, решают бесконечные проблемы. Дома витает уныние, связанное с бедностью. Она определяет существование во всём, от большого до малого, а главное, убивает мечты. Все они заканчиваются горестным вздохом безнадёжности: «У нас на это нет средств».
Сергей не мечтал ни о чём особенном, вернее, мечтал, конечно, как и все ребята. И об игрушках, и о технике, о хорошем велосипеде, а может быть, о мотоцикле, о красивой одежде, но главное — о том, чтобы не стыдиться самого себя.
В училище Сергея всё время тыкали носом в его бедность, случалось, что ненамеренно, просто так получалось.
Другой стороной этого положения была постоянная нервозность матери, которая без ума любила Сергея, но любовь эта проявлялась у неё в желании видеть его первым во всем. Она твердила, что он должен выбиться в люди и «жить по-другому», а для этого надо быть лучше всех.
Любая неудача в учёбе сопровождалась упрёками и сетованиями матери, её слезами. Она не наказывала Сергея, но слёзы были хуже побоев. И он занимался и занимался до седьмого пота, он так уставал, что дома мог только упасть в постель и спать. Да и дома-то он бывал мало — занятия в училище забирали всё время.
Училище Вагановой, специализация, изматывающая душу. Почему мать решила, что это прямой и верный путь к успеху? Балет она видела только по телевизору, а что у Сережи способности, ей сказала классная руководительница в школе, когда его отобрали для просмотра. Сложилась бы иначе судьба, если бы в тот день педагог-репетитор из «Вагановки» зашел не в Сережин, а в другой класс?
Да какая теперь разница! Судьбу он сам себе выбрал, а мог бы танцевать в Мариинском театре, все бы имел и с легкостью. Если бы не любовь, черт ее дери. Подставила подножку, паршивка, и все псу под хвост, все детские труды.
В Вагановском учиться было тяжело — кроме обычных предметов, каждый день классика у палки. Монотонные квадраты музыкальных фраз, изо дня в день повторяемые концертмейстером, и под эту музыку «и раз-два-три… пор де бра… глаза на пальчики…подбородок выше… тянем носочки, тянем, тянем…»
