Включаешь ледяную воду — начинает трясти, горячую — жарко. Желудок истекает кислотой, хочется жрать и блевать одновременно. Посидел с другом, называется. А у меня две встречи сегодня, на которых мне непременно нужно быть. Никогда, на хрен, больше пить не буду. Если уж Саша мою сердечную мышцу поклевала, то до мозгов и печени я ей не дам добраться.
— Кофе мне принеси, — опережаю Лену, явно собирающуюся вывалить на меня информацию, которую я обработать не готов. У меня сейчас голова делами поважнее занята. Например, как не потерять сознание.
Я провожу в кабинете около часа: кофе остыл, потому что пить это горькое пойло я не смог, экран уже в пятый раз гаснет из-за того, что я слишком долго зависаю на одном и том же файле. Душно, херово, галстук ощущается как удавка. Когда оклемаюсь — первым делом поеду в зал и отмудохаю Марата. Просто за идею закапы.
— Катя, зайди ко мне с договорами, — тычу в кнопку селектора. — Быстро.
От стука в дверь торчащие болты начинают стирать мой череп в порошок. Уволить ее, что ли? На хрена именно сейчас стучаться?
— Доброе утро, Кирилл Алексеевич, — мямлит новая помощница, застыв в дверях кабинета.
Валентину я уволил неделю назад. Потому что бесила. Эту похоже уволю к вечеру, потому что и она бесит. Мужика, что ли, на должность помощника рассмотреть? Зарплату поднять при условии, что я могу ему втащить. И в зал каждый день мотаться бы потребность пропала.
— Документы на стол положи и дверь за собой прикрой. Только сделай это тихо.
Помощница подходит к столу беззвучно, словно не на каблуках, а в носках, также беззвучно опускает документы и разворачивается. Да нет, нормальная вроде. Погорячился.
— Кирилл Алексеевич, может быть вам кофе принести?
Нет, все-таки бесит.
К обеду пилеж в голове стихает, хотя меня то и дело пробивает пот и желание засунуть голову в ведро со льдом. Хочется вытянуть ноги и лечь. Почему-то в этот момент я представляю Сашу. Как приезжаю к ней, кладу голову на колени, и она по обыкновению начинает болтать и копошиться у меня в волосах. Была у нее такая смешная привычка. Сейчас я почти жалею, что удалил то СМС, в котором она говорит, что скучает. Отвечать бы не все равно не стал, но хотя бы мог представить, как она его печатает.
— Кирилл Алексеевич, звонил Моронин, — занудно произносит Лена в трубку. Молодец она. Но тоже бесит. — Просил перенести встречу на шесть вечера.
Блядь. Я мечтал, что пораньше сегодня домой уеду и смогу спокойно сдохнуть. И ведь на хер его не пошлешь — мой вопрос решает.
В Бристоль мы с помощницей приезжаем минута в минуту. Моронин уже на месте, обложился тарелками с едой. Поесть он любит, но до Саши ему далеко. Это одиннадцатый раз за день.
— В общем, понял я твой вопрос, Кирилл, — он протирает рот салфеткой и встает. — Сделаю, что могу. Потом сочтемся.
Не люблю я этих «потом сочтемся» — пусть лучше прямо скажет, чего и сколько ему нужно. Правда, сейчас додавливать его нет сил. Он уходит, а я остаюсь наедине с куском мяса, который никак не могу в себя запихнуть. Ну и еще с помощницей.
— Кажется, встреча прошла хорошо, — осторожно произносит она. — Документы, которые Валентин Яковлевич просил, я записала.
Почему она просто не может помолчать? Я, что, просил подводить итоги того, как все прошло? Я и сам не дебил.
Я делаю знак официанту и заказываю новый кусок мяса, потому что мне нужно поесть. И осьминогов зачем-то. Это пятнадцатый.
Мясо начинаю ковырять, а осьминогов прошу поставить перед затихшей помощницей. Она пытается возражать, но ловит мой взгляд и послушно берет вилку. Пусть ест. Зря что-ли беспозвоночные сдохли.
— А ты я, смотрю, не скучаешь, Кирилл? — громко и гневно разносится над моим ухом. — Или по вечерам у тебя тоже деловые ужины?
Гребаная закапа. У меня глюки. Семнадцатый.
Шея плохо слушается, и мне требуется больше секунды, чтобы посмотреть на ту, кто так идеально копирует ее голос.
— Я дура, а ты, Серов, fucking bastard! Я думала, ты хотя бы немного по мне поскучаешь… Думала, молчишь, потому что ты баран упрямый… а ты…
Шум в ушах, преследующий меня весь день, становится громче, и походит на барабанный стук. Я не сразу понимаю, что это сердце. Потому что это и впрямь она, Саша. Гневно испепеляет глазами меня и помощницу. На шее у нее самолетная подушка, в руках чемодан размером с туалетную кабинку. Злая, расстроенная и очень красивая. Без лифчика.
— Я в экономе летела… ты знаешь, каково это: сидеть в экономе с моими длинными ногами? У меня на коленях мозоли… и меня кормили сосиской! А ты тут с ней и моими осьминогами…
Лицо Саши кривится, по щекам начинают катиться слезы. Надо встать и ее успокоить, но конечности невовремя мне отказали. Гребаное похмелье убивает меня тахикардией, в груди так тесно, что кажется сейчас сдохну. И никакой это не глюк. Так гневаться из-за сосисок и осьминогов может только она.
— Девушка, но я вынужден попросить вас уйти, — рядом с нашим столом появляется мужик в бабочке и выжидающе смотрит на Сашу. — Вы мешаете посетителям отдыхать.
Хорошо, что он подошел. Потому что сейчас он меня бесит, и это хороший повод, чтобы отодвинуть стул и встать.
— Сам на хуй отсюда иди, — признаю, вошел во вкус. — Сейчас только ты мне мешаешь.
Я вижу его реакции, потому что на него смотрю — глаза прилипли к Саше. Ее лицо покраснело, рот приоткрыт, она беззвучно плачет. Слева под рубашкой нестерпимо тянет — это она склеивает и разбивает мне сердце во второй раз. Глупая леопардиха. Памяти как у комара. Сказал же: весь твой, с потрохами.
Я ее обнимаю, и она конечно, вырывается. Всхлипывает, заливает слюной и слезами мой пиджак, ударяет мне в плечи кулаками. С чемоданом приехала. Насовсем, значит.
— Саш, хватит брыкаться. Это помощница моя.
— У тебя каркуша помощница…
— Была. Она меня бесила.
Толкаться и плакать перестает. Глаза поднимает, шмыгает носом и начинает подозрительно щуриться. Грудь выворачивает наизнанку. Что она вообще существует такая: капризная, смешная, красивая, заплаканная, и что сейчас она рядом. В мир словно вдохнули краски. Я не могу объяснить, из-за чего так в ней нуждаюсь, и почему без нее все хреново. Знаю только, что когда она рядом — мне идеально. И сейчас мне идеально. И похмелье будто прошло.
— Думаешь обо мне по дороге на работу и за обедом?
А еще с ней не нужно ничего говорить. Достаточно просто кивать.
— Весь мой, с потрохами?
Киваю снова. Хочу ее увезти к себе и затрахать.
Ее слезы высыхают на глазах, рот разъезжается в улыбке. Еще она очень отходчивая и не умеет долго обижаться. Сколько бы вещей не привезла она в чемодане, я ее никуда не отпущу.
— Я тоже хочу осьминогов, — произносит требовательно. — Еще суп с лососем, салат с черри и кедровыми орехами и…
