— Он уже в тюрьме, и надолго, — уверил ее Питер, иГабриэла кивнула. Как и он, она жалела о том, что полиция не схватила Стивараньше; если бы это случилось, тогда, быть может, профессор прожил бы ещесколько-то времени. Ради этого Габриэла без сожаления рассталась бы со всемиденьгами, которые он ей оставил, однако она только печально вздохнула, понимая,что теперь ничего поправить уже нельзя и что никакие деньги, никакоесамопожертвование, никакое волшебство не помогут ей вернуть профессора.
Чтобы немного подбодрить ее, Питер сказал, что все ее соседипо пансиону передают ей привет и желают скорейшего выздоровления.
— Когда им можно будет навестить меня? — сразуспросила Габриэла, и Питер придал своему лицу весьма строгое выражение.
— Когда я разрешу, — сказал он с напускнойсуровостью. — Здесь я главный. Тебе нужно отдыхать. Кстати, как ты себячувствуешь?
Он был серьезно обеспокоен той серьезной психологическойнагрузкой, которая свалилась на нее сегодня. Сначала Габриэле пришлосьпроизнести роковые слова, которые обрекали на многолетнее заключение человека,которого она когда-то любила, а потом — принять последствия этого своегорешения.
Но Питер ошибался. Сознавать, что по одному ее слову Стив надолгие годы отправится в тюрьму, Габриэле действительно было нелегко, но затотеперь она окончательно поняла, что никогда его не любила. Стив опутал еесвоими сетями, да так ловко, что она приняла за любовь сочувствие, обычнуюпривязанность, привычку.
С другой стороны, какой бы сильной она ни была, ей, наверное,еще долго не удалось бы расстаться со Стивом; он был опытным мошенником, в товремя как Габриэла по-прежнему оставалась весьма наивной и неискушенной вжитейских делах. Освободила ее от Стива случайность, которая едва не стоила ейжизни, но теперь самое страшное было позади. Габриэла, во всяком случае, была вэтом уверена.
— Так как мы себя чувствуем? — повторил Питер свойвопрос, и Габриэла с трудом улыбнулась.
— Спасибо, кажется — ничего… — Она и сама не знала, какона себя чувствует, — слишком многое свалилось на нее сегодня.
— Тебе, наверное, нелегко сейчас, — посочувствовалПитер. — Ведь ты считала его своим другом.
Но Габриэла покачала головой. Сначала она действительнодумала, что Стив предал ее, но теперь… Теперь она не знала, что и думать.
— Сейчас я понимаю, что на самом деле я даже не зналаего как следует. Он оказался совершенно другим, не таким, каким он мне казался…
Она быстро отвернулась, но в ее глазах Питер заметил что-тотакое, что тронуло его чуть ли не до слез. Ему хотелось сказать ей какие-тотеплые, дружеские слова, но Габриэла опередила его.
— Кстати, как долго я здесь пробуду? — спросилаона, снова поворачиваясь к нему, и Питер сразу вспомнил пожилую леди изсоседней палаты, которая требовала, чтобы ее отправили домой на второй деньпосле того, как она сломала шейку бедра. О ней он рассказывал Габриэле передсамым звонком полицейского инспектора.
— Разве тебе тоже нужно к парикмахеру? — с улыбкойпоинтересовался он.
— Нет, не совсем, — тихо ответила Габриэла,машинально сделав такое движение, словно хотела поправить волосы, скрытые подбинтами, и Питер на мгновение задумался, какого они могут быть цвета. Когда еетолько привезли, он как-то не обратил на это внимания, к тому же головаГабриэлы была сплошь покрыта коркой запекшейся крови.
— Я просто так спросила.
— Ну, пройдет еще несколько недель, прежде чем ты сновасможешь сниматься в кино, танцевать чечетку или играть в бейсбол… Кстати, чемты зарабатывала себе на жизнь?
Из ее больничного листка Питер знал, что Габриэле — двадцатьтри года, что она — не замужем, живет в пансионе на Восемьдесят восьмой улице ине имеет никаких близких родственников.
— Вообще-то я работаю в книжном магазине, —ответила Габриэла, и Питер машинально отметил, что с каждой минутой она говоритвсе лучше, хотя и давалось ей это с очевидным трудом. — Но я хотела быстать писательницей. Говорят, у меня есть способности, — добавила онасмущенно. — Это профессор так говорил. Ну, тот человек, который… которого…
— Я помню, — быстро сказал Питер, чтобы избавитьее от неприятных воспоминаний. — Что ж, писательниц у нас в травматологииеще не было… Ты уже где-нибудь публиковалась?
— Один раз. В мартовском номере «Нью-йоркера»напечатали мой рассказ.
Питер даже присвистнул от удивления. «Нью-йоркер» былпрестижным изданием, и сообщение Габриэлы произвело на него сильноевпечатление;
— Ты, должно быть, и в самом деле здоровопишешь! — заметил он.
— Пока нет, — скромно ответила Габриэла. — Ноя буду работать над собой. Мне бы хотелось зарабатывать на жизнь именно этим, ипотом, так хотел профессор Томас.
— Только ты пока не пиши, — предостерег ееПитер. — Сперва тебе надо поправиться и набраться сил. Кстати, можно тебяспросить: где ты познакомилась с этим Стивом? На благотворительной дискотекедля бывших заключенных?
Габриэла снова улыбнулась, хотя ей это было и трудно, ибольно. Этот врач очень нравился ей. Несмотря на некоторую внешнюю суровость,он был очень добрым и внимательным человеком, а его шутки действовали на неелучше всяких лекарств.
— Стив жил в том же пансионе, что и я.
— Гм-м… — Питер задумчиво потер подбородок. — Недумал, что нью-йоркские пансионы могут быть опаснее улиц Гарлема глухойполночью. Наверное, теперь, когда ты выпишешься отсюда, ты предпочтешьсобственную квартиру… — Тут он бросил взгляд на часы. — Кстати, особственных квартирах… — добавил Питер. — Мне пора домой, иначе сдвенадцатым ударом моя «Тойота» снова превратится в тыкву, и мне придется идтидомой пешком. Постарайся не попасть в новую беду, пока меня не будет — мнеполагается двое суток отдыха, и я намерен их проспать. С перерывом на обед,разумеется… — Тут он ласково похлопал ее по ноге. — Постарайся зато времякак следует отдохнуть, Габриэла…
— Габи, — поправила она. Ей уже давно хотелось,чтобы он называл ее именно так, но она не решалась сказать об этом Питеру. ИмяГабриэла казалось ей слишком формальным. Она уже считала Питера своим другом, ией было жаль, что он уходит.
Когда через двое суток Питер снова заступил на дежурство,первым делом он отправился проведать Габриэлу. Ее успехи произвели на негопотрясающее впечатление. Опухоль, уродовавшая ее лицо, спала, и она моглаговорить совершенно свободно. Только смеяться ей все еще было больно из-закосметических швов, поэтому она старалась сдерживаться. Накануне вечером ееначали ненадолго сажать, а уже утром Габриэла сумела сесть сама, безпосторонней помощи, и при этом — не потерять сознания. Врач, сменивший Питера,пообещал ей, что к концу недели она уже сможет ходить. Теперь Габриэла ждалаэтого дня, как дети ждут рождественских подарков.
