Норберт рассмеялся.
— В таком случае, сестрёнка, смотри, чтобы он ничего при тебе не пил.
* * *
Я заканчивала вот уже третью чашку кофе. Официант учтиво сложил у соседнего столика мои свёртки и пакеты, образовавшиеся после того, как я потратила полдня и, наверное, ползарплаты Генриха, накупая платья, шляпки, туфли и сумки, и теперь наслаждалась своим заслуженным перерывом после «тяжкой работы» жены высокопоставленного офицера. По крайней мере так это должно было выглядеть для окружающих; в действительности я так долго разгуливала по городу, чтобы наверняка убедиться, что за мной не было слежки.
После того, как я нашла маленькое кафе с открытым видом на площадь впереди и заказала лёгкую закуску, я могла сделать распоряжения о машине с шофёром, которая должна была отвезти меня обратно домой. Когда я позвонила в отель, Генрих сказал, что машина будет через полчаса. Водителем был наш новый радист, и я должна была передать ему сообщение, просто слова, которые опять-таки никакого смысла абсолютно не имели. Я надеялась, что у нового радиста окажется хорошая память, потому что у него будет всего пятнадцать минут, чтобы заучить послание наизусть.
— Мадам? Ваш шофёр прибыл. — Безукоризненно вежливый официант слегка поклонился, сообщив мне о прибытии моей машины. — Прошу вас, не торопитесь с вашим кофе; я просто хотел дать вам знать, что машина будет ждать у входа, когда вы будете готовы.
— Благодарю вас, мсье. Я, вообще-то, уже закончила. Вы не могли бы попросить шофёра убрать мои сумки в багажник, пока я расплачиваюсь?
— Я уже обо всем позаботился, мадам.
— В таком случае я вам премного благодарна. — Я улыбнулась официанту и положила ещё одну купюру поверх и так уже весьма щедрых чаевых.
— Tout le plaisir etait pour moi, madame.
«Моё удовольствие, мадам». Ну почему я не родилась во Франции?
Я вздохнула и направилась к машине. Мой шофёр уже держал для меня дверь открытой, низко склонив голову в шофёрской кепке. Я надеялась, что он говорил хоть немного по-немецки, потому как мой французский был как у типичной туристки. Однако, если учитывать то, что он был послан во Францию из Америки, это было крайне маловероятно.
— Bonjour, monsieur.
Пытаясь выяснить, права ли я была в моём предположении, я поприветствовала его на французском, как только мы отъехали от кафе.
— Добрый день, фрау Фридманн. — Превосходный немецкий, ни капли акцента. — Не могу передать, как я рад снова вас видеть.
Снова? Я не видела его лица с заднего сиденья, но голос его был уж очень знакомым. И всё же, я его не узнавала.
— Мы знакомы?
— Да, и я надеюсь, что ты меня ещё не забыла.
Он повернулся ко мне, улыбаясь. Я глазам поверить не могла.
— Адам!
— Здравствуй, Аннализа.
* * *
Американская секретная служба завербовала молодого немецкого иммигранта, как только он пересёк их границу. Естественно, они не на всех беженцев из Германии так набрасывались, но одинокий молодой человек без семьи и с крайне негативным мнением о своём бывшем правительстве явно стоил того, чтобы попытаться. У него не было даже места, где преклонить голову в первую ночь; он никого не знал в новом городе, а поэтому долго не думал, когда они предложили ему сделку — новое гражданство, личность, жильё, расходы, всё — в обмен на верную службу. Они упомянули, что ему почти наверняка придётся вернуться в Европу в скором времени, в зависимости от обстоятельств, и присоединиться к одному из движений сопротивления, инфильтрированных или координируемых Отделом Стратегических Служб Соединённых Штатов Америки или британским МИ-6. Американцы оказались нежадными и с радостью делились своими агентами, если их британские союзники соглашались на то же.
Они обучили Адама работе с радио, основным методам шифровки и дешифровки, рукопашному бою, стрельбе и даже маскировке, если то могло потребоваться. Они неплохо потрудились, потому что я, например, и то не узнала его даже вблизи. Я только качала головой, пока он рассказывал мне свою историю, наспех, потому что у нас было очень мало времени: Адаму ещё нужно было запомнить моё сообщение. Этому, как оказалось, его тоже прекрасно обучили — он повторил послание слово в слово уже со второго раза.
— У нас были специальные классы по тренировке памяти, — объяснил он мне, улыбаясь. — И вообще-то весь процесс подготовки был довольно интересным, я тебе доложу.
— Ты должен был стать новой звездой балета в Нью-Йорке. Что ты делаешь здесь, со всеми этими шпионскими играми?
— Признаюсь, я дождаться не мог, чтобы задать тебе тот же вопрос, как только они мне сказали, на кого я буду работать. Я глазам не поверил, когда увидел твой файл.
— У меня есть свой файл?
Я была искренне удивлена услышать подобное. Я никак не считала себя такой уж важной птицей, чтобы у меня был свой отдельный файл в их системе.
— Есть. Даже с номером и кодовым именем.
— И какое же у меня кодовое имя?
— Джульетта.
— Только не говори мне, что ты — Ромео, — расхохоталась я.
— Нет. Твой муж — Ромео.
— Ну что ж, наши американские друзья, похоже, отличаются определённым чувством юмора. Но ты мне так и не ответил, что ты здесь делаешь? Ты что, не понимаешь, насколько это опасно? Тебе повезло в первый раз выбраться невредимым, но что случиться, если они тебя схватят уже как шпиона, а не еврея?
— А что, если тебя схватят?
Я подняла руку и помахала в воздухе чётками с крестом, обёрнутыми вокруг моего запястья.
— Не волнуйся за меня, у меня на этот случай есть свой план.
— Я что-то не понимаю, чем тебе помогут молитвы.
Кажется, на этот счёт американцы его не проинструктировали. Наверное, яд как средство избежания допроса был исключительно немецкой традицией.
— У меня в кресте спрятана капсула, которая убьёт меня за считанные секунды, если я провалюсь, глупый.
Он повернулся ко мне, глядя на меня во все глаза.
— Что? Откуда ты её достала?
— Следи за дорогой, пожалуйста. Обидно будет, если мы оба погибнем в банальной аварии, а не от рук гестапо. — Я поймала себя на мысли, что так привыкла к подобной возможности, что могла шутить о ней, как будто это и не было так серьёзно. — Генрих дал её мне.
— Он что, с ума сошёл?! Как он может тебя подвергать такой опасности?!
— Напротив, Адам, он сделал это только чтобы защитить меня. У меня никаких шансов не будет, если им случится меня допрашивать. Казнить меня всё равно казнят, а поэтому, прежде чем они выпытают из меня всю информацию, которая может поставить под угрозу и других агентов, я раскушу капсулу, чтобы защитить себя и других.
— Прошу тебя, не делай этого. Ты пообещала мне, что позаботишься о себе, когда я уезжал. Я уехал, только потому что ты уверила меня, что будешь в безопасности. А теперь посмотри на себя! Разгуливаешь с ядом на запястье.
