Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
Несмотря на весь свой прогресс, философия до сих пор не дала еще толпе никаких идеалов, которые могли бы прельстить ее; но так как толпе нужны иллюзии во что бы то ни стало, то она инстинктивно, как бабочка, летящая на свет, направляется к тем, кто ей их доставляет. Главным фактором эволюции народов никогда не была истина, но всегда заблуждение. И если социализм так могуществен в настоящее время, то лишь потому что он представляет собой единственную уцелевшую иллюзию. Несмотря на все научные демонстрации, он продолжает все-таки расти, и социальная иллюзия царит в настоящее время над всеми обломками прошлого, и ей принадлежит будущее. Толпа никогда не стремилась к правде; она отворачивается от очевидности, не нравящейся ей, и предпочитает поклоняться заблуждению, если только заблуждение это прельщает ее. Кто умеет вводить толпу в заблуждение, тот легко становится ее повелителем; кто же стремится образумить ее, тот всегда бывает ее жертвой.
Идея полезной социальной иллюзии была популярна в то время, одним из первых ее высказал поэт Пьер Жан Беранже:
Если к правде святой
Мир дороги найти не умеет –
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!
(пер. В. Курочкина)
В настоящее время такая идея звучит цинично, и говорят поэтому скорее о «паттернах» социальных представлений, которые не являются истинными в строгом смысле, но которые обеспечивают благополучие людей и могут быть при этом описаны.
3. Опыт
Опыт является, наверное, единственным действительным средством для прочного укрепления какой-нибудь истины в душе толпы и разрушения иллюзий, сделавшихся чересчур опасными. Нужно, однако, чтобы опыт совершен был в широких размерах, и чтобы он повторился несколько раз. Опыт одного поколения обыкновенно не приносит пользы следующему, вот почему лишне пользоваться историческими фактами как примерами. Единственное значение таких демонстраций заключается лишь в том, что они показывают, до какой степени необходимо из века в век повторять опыт, чтобы он мог оказать какое-либо влияние и пошатнуть хотя бы одно-единственное заблуждение, если только оно прочно укоренилось в душе толпы.
Наш век, так же, как и предшествующий, будет, вероятно, приводиться историками будущего в пример как эра любопытных опытов. И действительно, ни в какие другие века их не производилось так много!
Самым гигантским из всех этих опытов была, без сомнения, Французская революция. Для обнаружения истины, заключающейся в том, что нельзя переделать во всех отношениях какое-нибудь общество лишь на основании указаний чистого разума, понадобилось погубить несколько миллионов человеческих жизней и волновать Европу в течение целых двадцати лет. Чтобы доказать на опыте, как дорого обходятся народам Цезари, которых они приветствуют радостными криками, понадобился целый ряд разорительных испытаний в течение целых пятидесяти лет, но, несмотря на всю их очевидность, они все еще, по-видимому, недостаточно убедительны. Между тем первый из этих опытов стоил три миллиона человеческих жизней и был причиной нашествия; второй же вызвал разложение и необходимость содержать постоянные армии. Третий опыт чуть-чуть не был сделан недавно и, вероятно, рано или поздно будет-таки сделан. Чтобы убедить целый народ в том, что огромная германская армия вовсе не представляет собой, как учили нас лет тридцать тому назад, только безвредную национальную гвардию, понадобилась ужасная война, стоившая нам очень дорого.
Мнение толпы составилось в данном случае путем грубых ассоциаций предметов, совершенно несходных между собой, механизм образования которых я изложил выше. Наша национальная гвардия тех времен состояла из миролюбивых лавочников без всякого следа дисциплины, и к ней нельзя было относиться серьезно; поэтому все, что носило аналогичное название, вызывало те же самые образы и вследствие этого считалось таким же безвредным учреждением; заблуждение толпы разделялось в то время, как это вообще часто бывает с какими-нибудь общими мнениями, также и ее вожаками. В своей речи, произнесенной 31 декабря 1867 г. в палате депутатов и воспроизведенной Е. Олливье в его книге, Тьер, часто следовавший за мнением толпы, но никогда его не опережавший, утверждал, что Пруссия помимо действующей армии, приблизительно равняющейся французской армии, не имеет ничего другого, кроме национальной гвардии, такой же, как и французская национальная гвардия, и, следовательно, не представляющей серьезного значения. Эти утверждения вышеназванного государственного человека оказались столь же верными, как и его предвидения незначительной будущности железных дорог.
Адольф Тьер (1797–1877) – историк и политик, первый президент Третьей Французской республики (1870–1871), пришедший к власти в результате революции, вызванной неудачами имперской Франции в войне с Пруссией. Лебон указывает на то, что как и многие государственные деятели, Тьер делал прогнозы, опровергавшиеся самим ходом событий, но этим не смущался, потому что народ не помнил этих ошибочных прогнозов. Гвардия кайзеровской Германии представляла собой хорошо экипированные кавалерийские и артиллерийские войска, натренированные и снабжаемые по последнему слову техники, тогда как гвардия во Франции – это были защитники Парижа, обычные, не слишком высокооплачиваемые наемники, обученные по старинке и не особо стремившиеся выполнять свои обязанности.
Чтобы признать, наконец, что протекционизм разоряет народы, которые вводят его у себя, понадобится также по крайней мере двадцатилетний бедственный опыт. Примеры эти можно увеличить до бесконечности.
4. Рассудок
Перечисляя факторы, способные производить впечатление на душу толпы, мы могли бы совершенно не упоминать о рассудке, если бы это не было нужно нам для того, чтобы указать на отрицательное значение его влияния.
Мы указали уже, что на толпу нельзя влиять рассуждениями, так как ей доступны только грубые ассоциации идей. Поэтому-то факторы, умеющие производить впечатление на толпу, всегда обращаются к ее чувствам, а не к ее рассудку. Законы логики не оказывают на нее никакого действия. Чтобы убедить толпу, надо сначала хорошенько ознакомиться с воодушевляющими ее чувствами, притвориться, что разделяешь их, затем попытаться их изменить, вызывая посредством первоначальных ассоциаций какие-нибудь прельщающие толпу образы. Надо также уметь вернуться назад в случае нужды, и главное – уметь угадывать ежеминутно те чувства, которые порождаешь в толпе.
Мои первые наблюдения над искусством производить впечатление на толпу и над тем, как мало действует логика в данном случае, относятся ко времени осады Парижа, к тому дню, когда я увидел, как вели в Лувр, где заседало в то время правительство, маршала В., которого неистовая толпа обвиняла в том, что он снимал план укреплений с целью продать его пруссакам. Один из членов правительства, знаменитый оратор Г.П., вышел, чтобы уговорить толпу, требовавшую немедленной казни своего пленника. Я ожидал, что оратор докажет толпе нелепость ее обвинений, сказав, что маршал, которого она обвиняет, сам был одним из строителей этих укреплений и что планы этих укреплений продаются у всех книгопродавцев. К моему величайшему изумлению (я был тогда очень молод), я услышал совсем другую речь. «Расправа будет произведена, – закричал оратор, приближаясь к пленнику, – и расправа самая безжалостная. Предоставьте правительству национальной обороны закончить ваше расследование. Мы же покамест запрем пленника». Толпа немедленно успокоилась, удовлетворенная этим кажущимся исполнением своих требований, и спустя четверть часа маршал мог спокойно вернуться домой.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
